Краш-тест
Шрифт:
– Нет, - спокойно ответила я, даже удивившись, насколько спокойно. – И хорошо было, и плохо. Но вот качели эти меня просто достали. К тому же после каждого «плохо» «хорошо» было уже не того качества. Все ниже и ниже. Не говоря уже о твоей идиотской ревности.
– Я себя таким идиотом и чувствую.
– Неужели?
– Нина, мне очень плохо без тебя, - он снова коснулся моей руки.
– А мне нет. Мне – очень даже хорошо.
– А ведь ты врешь, - усмехнулся он. – Вот посмотри мне в глаза и повтори это снова.
–
«Потому что я люблю другого», - упорно крутилось в голове.
– Герман, я тебя очень сильно любила. Это так сразу не проходит. Где-то в глубине осталось. Но я не хочу ничего раскапывать. Потому что все равно ничего не выйдет. Ничего не изменится.
– Почему ты так уверена? – он крепче сжал мои пальцы.
– Да потому что тысячу раз уже было. Я не говорю, что это ты во всем виноват, так не бывает. Но сколько раз мы уже все начинали сначала – и на сколько нас хватало?
– Нин, сколько мы раньше были врозь? Неделю, две? А сейчас – два месяца.
– И что? Герман, ты сейчас скажешь: давай попробуем еще раз. Зачем?
– Потому что я тебя люблю. И ты меня тоже еще любишь, ты сама сказала.
– А еще я сказала, что не хочу, но ты этого не услышал.
– Скажи, только честно, - он снова стряхнул с глаз челку. Мне захотелось взять большие кухонные ножницы и отрезать ее под корень. – У тебя есть кто-то?
– Ты издеваешься? – застонала я. – Л – это логика. Если бы у меня кто-то был, мы бы сейчас с тобой не разговаривали. И вчера тоже ничего не было бы.
Я встала и подошла к окну, вглядываясь в темноту. Хотелось плакать – долго, тихо. А еще меня заливала какая-то вязкая, липкая апатия. Я вспомнила вчерашний безвкусный торт с вишнями в желе. Зою на коленях у Максима. Как мы утром смотрели друг на друга в дверях. И как он вышел вечером, даже не взглянув в мою сторону.
Как глупо… как бессмысленно…
Герман обнял меня, развернул к себе. Наклонился, поцеловал.
– Нина, я тебя прошу, - прошептал он.
– Хорошо, давай попробуем, - вздохнула я.
Почему-то вспомнился какой-то то ли фламандский, то ли голландский мальчик, который заткнул пальцем дыру в плотине и стоял так, пока не подоспели люди с мешками песка. Я сейчас напоминала себе этого самого мальчика. Только дыра была не в плотине, а во мне, и прогрыз ее Максим. А я надеялась заткнуть ее Германом. Хотя и понимала, что очень скоро вода все равно сметет все на пути, и потонет бедный глупый мальчик-с-пальчиком ко всем чертям.
Его губы опустились по шее, ниже – к груди.
– Только не сейчас, - оттолкнула я его. – Хотя бы сегодня оставь меня в покое. Пожалуйста.
– Хорошо, - Герман отпустил меня и начал убирать со стола.
А я пошла в ванную. Принять душ, выпить снотворное и лечь спать. Чтобы
= 22.
9 октября
В пятницу Юля работала последний день перед декретом. Мне было жаль с ней расставаться, я бы предпочла остаться с ней, а не с Кристиной. Все-таки с Юлькой мы были одного возраста, а Крис мало того что на двенадцать лет старше, так еще и суровая, как генеральный прокурор. Нет, мы с ней нормально общались, но все равно я ее немного побаивалась.
На прощание устроили небольшие посиделки с подарками – мы вчетвером и несколько девчонок из других отделов. Даже Липкий Юрик прибежал с какими-то погремушками. К Юльке он вообще относился трепетно, даже к беременной, хотя и совершенно без шансов.
Уже собираясь уходить, она сказала:
– Ну что, давайте кого-нибудь покусаю. Кто детишек хочет? Вдруг это заразно? Макс, как, не хочешь? Чего-то никто не хочет. Тогда… как невесты букет бросают. Кто следующий.
Взяв плюшевого пингвина, Юля бросила его через плечо за спину. Отскочив от Максима, он аккуратно спикировал мне на плечо.
– Интересно, это очередность, или у них будут общие дети? – под общее ликование спросила Кристина.
– Очень смешно, - скривился Максим, снял с меня пингвина и запихнул его Юльке в сумку. – Детский сад – штаны на лямках.
Я промолчала. В последние дни ощущение было такое, что я водолаз в батискафе. Сижу в круглой штуковине с иллюминатором, а за стеклом кипит подводная жизнь. Еще пару недель назад посмеялась бы вместе со всеми. А теперь только улыбнулась натянуто. Вот да, совершенно не смешно.
В субботу я поехала к маме. И с порога объявила, что мы с Германом помирились. Мама впала в тяжкую задумчивость, не зная, как реагировать. С одной стороны, Герман ей никогда не нравился и за последние два месяца симпатичнее не стал. А с другой, я же заявила – гипотетически, конечно, - что влюбилась. Герман хоть знакомое зло, а вдруг бы я притащила кого-нибудь похлеще?
– Ну, теперь вы, может, все-таки поженитесь? – осторожно спросила она, поставив передо мной тарелку борща.
– Нет, - ответила я, совершенно спокойно, облизывая ложку от сметаны.
Мама непонимающе захлопала глазами и уточнила:
– Почему?
– Я не хочу.
– А почему ты не хочешь? – не отставала она.
– Он не хочет детей. Вообще. А я не хочу детей от него. Только и всего.
Ну а что? Объяснение не хуже любого другого.
– Тогда зачем жить с мужчиной, если не хочешь от него детей?
– А ради секса. К тому же он хорошо готовит.
Ну да, конечно. То есть, конечно, какое-то время можно жить с мужчиной ради секса, если секс феерически хорош. Но это явно не наш случай. Наш феерический секс остался в прошлом. А вот готовит – да, этого у него действительно не отнять.