Красивая фрекен Бок

Безденежных Ольга

– Даме вот этой – мороженого. Самого вкусного. Усёк?

Я засопротивлялась:

– Не хочу больше, спасибо.

Но паренёк уже ушёл, а Апаш снова разливал коньяк и меня не слушал. Когда он опять выпил, мне принесли мороженое, украшенное черешенкой и орешками, и я вновь завела разговор:

– Апаш, так вот, я тут с мужем, позавчера тебя увидела, и сегодня забежала

на минутку узнать, как у тебя дела. Я же тебя с того самого лета и не видела больше. Ты тогда учился…

Апаш перебил меня:

– Учился, да не доучился. Бросил я это дело, Ань. Кому оно надо? Вон я, безо всякого образования имею и где жить, и что поесть, и выпить, причём вкусненько.

Понимая, что он пьянеет всё больше, я не стала ждать очередной его тирады и напрямую спросила:

– Почему ты не писал мне? Вернее, почему не ответил на моё письмо?

– Кто, я? – непонимающе уставился на меня Апаш.

– Да, ты. Я уже готова была трясти его за плечи от злобы и ненависти. – Я ждала ответа, а ты даже не отреагировал.

– Малыш, какое письмо? Я же писал тебе, я помню.

Я сложила руки в замок:

– Я была беременна и написала тебе об этом.

Он, казалось, облегченно вздохнул:

– Ах, это. Так я это… не помню, малыш. Но были какие-то обстоятельства.

Он снова выпил коньяку и хлопнул себя по лбу:

– Так, вспомнил. Ну, там такое дело, в общем, выяснилось, что батя мой и вправду сам того, а не на охоте.

Он много и беспорядочно жестикулировал, как все алкоголики. Теперь Апаш ещё сильнее размахался руками:

– Я тогда, короче, узнал…

Он прервался, так как в поле его зрения попал официант:

– Неси коньяк! – приказал Апаш.

Я поёжилась: столько выпивать до обеда, а потом работать до глубокой ночи, это, конечно, в таком возрасте, возможно, и получается. Но явно долго продолжаться не сможет.

Апаш забубнил:

– В общем, я как узнал, что он – сам себя, то я был в полной нирване. Мир рухнул, малыш. Потом узнал, что там ещё были всякие проблемы у него. Я в жизни так, малыш, разочаровался, ты не представляешь. Кинул я взор на институт, махнул рукой и свалил. Мне твоё письмо пацан

потом привёз, да только я уже с горя замутил с одной бабой. Ой, пардон, девушкой. И она мне начала руки выкручивать, типа «хочу ребёнка, хочу ребёнка», и тут твоё письмо. Я, в общем, в жизни разочаровался.

Я за это «в общем», за пьянство, за неприглядный облик окончательно разозлилась на него:

– А не слишком ли много событий для такого небольшого периода?

Апаш, дождавшись очередную порцию коньяка, на этот раз закусил дольками лимона, отправив в рот сразу несколько, прямо пальцами собрав их с блюдца:

– Да, событий много было.

Я удивлённо уточнила:

– Но ведь ты потом даже никогда не попытался узнать, как моя жизнь и что с ребёнком.

Апаш погрозил пальцем:

– А вот это не надо. Я был в Москве осенью, видел тебя, не было у тебя никакого живота.

Я даже закашлялась от услышанного:

– Как? Почему я не знаю, что ты был в Москве?

Апаш пожал плечами:

– Потому что я просто подъехал с товарищем к твоему дому, сидел в машине и ждал. Потом ты вышла, вся такая на шпильке, в джинсах. Я сразу просёк, что ты пошутила.

– Дурак ты, Апаш, – сказала я.

Поднялась и пошла к выходу. Не заплатив. Пусть сам расплачивается. Не могла оставаться тут даже минуту. По пути мне пришлось обойти его сестру, которая спешила к Апашу:

– Павлик, ты снова нажрался, сволочь! – кричала она. – Я тебя убью. Вали отсюда к такой-то матери!

– Светик, прости, я задумался и не заметил, – канючил железнозубый Апаш и почему-то ржал при этом, периодически икая.

Она буквально схватила его за шиворот и стала толкать к машине. С головы её свалился фиолетовый шарф, и белокурые волосы рассыпались по плечам. Она хоть и была полной, но всё же оставалась роскошной женщиной. Вот и волосы казались шёлком, струящимся под солнцем. Сестра Апаша своими холёными руками пригладила своё золотистое богатство, снова намотала шарф вокруг головы, что-то сказала водителю, наклонившись к окошечку иномарки, и вернулась в ресторан.

Конец ознакомительного фрагмента.