Красивый Александр
Шрифт:
– Знаешь, что хочу? – Данилин плюхнулся в рядом стоящее кресло, Гришина села рядом с ним, не желая ни на секунду с расставаться. – Давай, милая, – обратился он к администратору, – выкинем отсюда весь этот сброд, – Данилин кивнул в сторону посетителей зала.
Девушка вздрогнула.
– Да как же я это сделаю? Здесь уже пол зала. Каждый отдыхает, кто-то ждет заказы.
– Дорогая, ну прости. Надо было заранее тебе сказать, чтоб ты закрыла кафе, – Данилин сидел в очень уверенной и открытой позе, а Гришина крутилась около него и занимала другие позиции, если ее суженый менял положение. – Прости, что ж поделать. Объяви пожарную тревогу, скажи, что затопили, обворовали, убили,…. – в конце фразы Данилин
От комфортного воздуха в помещении и волнения Саше стало жарко, он расстегнул свою куртку и, забыв, что положил туда учебник, выронил его. Книга заметно для всех упала на пол. Гришина, увидев это, сделала препротивнейшую гримасу удивления, подняв брови и поджав губы, сильно намазанные каким-то специальным блеском, пахнущим не то клубникой, не то смородиной. Эти искусственные запахи и вкусы трудно различимы, похожи один на другой, словно сделанные в одном баке. Только подписи к ним пишут разные.
– Ты, что, дебил? – сказала она, – зачем ты припер сюда книжку?
Все громко засмеялись, кроме самого Александра и Наташи. Видимо девушка была озадачена совсем другой проблемой, нежели выпавшим учебником. Она лихорадочно окидывала взглядом зал, и все же, еще надеялась, что Никита соблаговолит отказаться от своей затеи выгнать всех посетителей.
Данилин поднял книгу и оглядел ее.
– Хм, сказал он, скривив губы и кивая головой. – Очень интересно. Что у нас тут? «Преступление и наказание»? – он усмехнулся. – А, нет. Поглядите-ка, ребят. Почти! Уголовное! – практически крикнул Данилин, имея в виду уголовное право. – Ты чего, придурок, – Данилин встал и подошел к Александру, тыкнув ему в лицо учебником, – настолько испугался, что я тебя переломаю, что взял с собой учебник по уголовке, чтобы сразу напомнить мне санкцию? Что ж не кодекс то сразу? – в вопросе Данилина была и ироническая усмешка, и злость, и веселость одновременно, но ни одной нотки хорошего намерения.
– О, нет, Никит! – ответил Александр.
– Не называй меня по имени! Твой ужасный рот даже имя мое говорить не достоин.
Александр немного поразился такой гордыне, но внешне показал это исключительно небольшой паузой.
– И все же, – продолжил Саша, – не за этим учебник оказался со мной, история его нахождения при мне будет вам неинтересна.
– Откуда ты знаешь, что мне интересно? – отозвался Данилин, стоя около него.
Рядом в удобных мягких креслах сидели Максим и Катя. Максим курил какую-то папироску и был этим чрезвычайно доволен, почти уже не участвуя в ситуации, а Гришина сидела и наблюдала за происходящим, то и дело потирая одну руку о другую и желая, видимо, чего-то особенного, определенного.
– Не то что бы неинтересно, просто это личное, – сказал Саша.
Данилин и Гришина рассмеялись. «Личное» – повторили они в унисон, смеясь, а их общий товарищ все курил папироску.
– Наташ, ты разгонишь, в конце концов, народ? – гаркнул на девушку Данилин.
Наташа поняла, что милости ей не ждать и, чуть ли не плача, пошла к посетителям. Зачем она его слушалась – ей самой было неведомо, однако Данилин мог все вывернуть так, такого нагородить ее начальнику (с которым, как уже известно, они в дружественных отношениях), что лучше и проще было согласиться.
«Боже, надо увольняться! Больше невозможно терпеть этот бред» – подумала Наташа и с виноватым видом стала подходить к посетителям, красиво им лгать, чтобы те покинули кафе. Что именно она говорила, было неизвестно, но лгала она, несомненно, искусно,
– Откуда у тебя личное? – саркастически спросил Данилин с наигранным вздохом и снова сел рядом со своей возлюбленной.
– Мне вот тоже это любопытно! – поддержала его Гришина.
– У всех людей есть что-то личное. Люди часто говорят «личная жизнь» подразумевая лишь романтические или супружеские отношения, но, на мой взгляд, понятие это намного шире.
– Насколько же шире? – прищурившись, спросил Никита.
– Насколько захочет сам человек. Хотя если вдуматься в это словосочетание, то можно сказать, что каждая жизнь – личная. Смотря на какое слово делать ударение и чему уделять внимание.
– Ты меня грузишь. Я не хочу это слушать. Заткнись. – Наташ, иди сюда! – обратился Данилин к девушке, которая еще не успела обойти всех посетителей.
Наташа прервала свою деятельность и подошла к Никите.
– Да, – сказала она. Улыбка на ее лице более не наблюдалась. Она враз стала уставшей и немного испуганной, словно жалевшей обо всем на свете, или хотя бы, как минимум, что работает в этом заведении, несмотря на достойную заработную плату. Хорошее кафе – хорошая зарплата. Жаль только, что вот иногда нужно потакать дурным капризам избалованных детей богатых родителей, перешагивая через себя, да и вдобавок, подставляя репутацию кафе. Хозяину вряд ли бы это понравилось, но он поверил бы в эту ситуацию, только при условии, если воочию ее увидел, так как Никита был мастер все переврать. Так что жаловаться смысла не было. Себе во вред.
– Сожги эту книгу где-нибудь, – сказал он Наташе, протягивая ей учебник.
– Нет, нет, не нужно, – ринулся Александр за книгой. – Зачем? Чем она могла помешать?
– Да просто так. Чтоб ты не придуривался и не разводил тут чересчур умных разговоров, – чиркая зажигалкой, сказал Данилин, не успев отдать книгу, снова прижал ее к себе.
– Оставьте! – крикнул Саша.
– А ты отними! – осклабился Данилин и начал играться, то протягивая книгу, то снова прижимая к себе.
– Мы не дети. Да и если я урод, то это не значит, что нужно издеваться надо мной, – серьезно сказал Александр, не поддерживая предлагаемую игру.
– Даааа? – протянул Данилин, посмотрев на Гришину. – Слышишь, что говорит, нельзя над ним издеваться то! Холить и лелеять нужно, говорит!
– Я не это сказал, – тихо ответил Саша.
Он один стоял перед ними, все сидели, кроме Наташи, до сих пор так же стоявшей и ждавшей очередного вздорного распоряжения. Посетители, к которым она успела подойти, начали уходить, бросая на странную компанию недоверчивые взоры.
Наташа стояла в сильном недоумении. Как только она увидела Александра впервые, легкая волна отвращения ввиду его наружности коснулась ее, но теперь, наблюдая за обстоятельствами, ее чуть ли не тошнило от поведения Никиты и Кати. Она и сама не была идеальна, все люди грешны: кто-то больше, кто-то меньше. Но, став свидетельницей откровенного абсурда, она бессознательно поменяла отношение к Александру и не знала, как реагировать правильно. Она смотрела на него – ее тонкие темные брови сдвинулись домиком, давая понять всем окружающим, что в девушке пробудилось (вполне возможно долго спавшее, кто знает?) чувство жалости.
«Какой ужас, – подумала Наташа, – взрослые люди. Двадцать лет человеку! Совсем уже ополоумели от денег и вседозволенности!»
– Сожги книгу, красотка, – сказал серьезным видом Данилин и отдал ее Наташе, нагло смотрев на Александра.
– Пожалуйста, – только сказал Саша и встретился глазами с девушкой, которая выражением лица и взглядом дала ему понять, что книгу она не сожжет и когда весь этот маразм закончится, она с удовольствием вернет учебник.
Гришина, которая заметила это невербальное общение, воскликнула: