Краски любви

Анисимов Андрей Юрьевич

– Тогда пусть Гнусняк придет сам, – ответил Крюков и закрыл глаза.

– Понятия не имею, кто такой Гнусняк, – сказала Катя.

Крюков открыл глаза, приподнялся и удивленно поглядел на своего охранника:

– Гнусняк – твой хозяин. И хозяин этого дома, между прочим. Ты разве не знаешь, на кого работаешь?

– Хватит. Мне с вами разговаривать не положено, – оборвала Катя Крюкова, а сама подумала, что и впрямь кличка «Гнусняк» Самсону подходит. Поняв это, она не смогла сдержать улыбку.

Крюков то ли увидел, то ли почувствовал смену в настроении своего охранника.

– Странно, ты, парень, похож на

нормального человека. Интересно, что ты тут делаешь?

– Работаю, – ответила Катя.

– Ничего себе работка. Мягко выражаясь, странная, – покачал головой Крюков.

– Другой нет, – отрезала Катя.

В полдень горбун принес на подносе еду для художника. Катя краем глаза взглянула на поднос и заметила черную икру, свежие огурцы, помидоры и даже блюдо с фруктами. Все это являлось закуской и десертом к бульону и мясу с картошкой.

«Для презренного должника обед слишком шикарен. Нас здесь кормят хуже», – подумала она.

И, словно в подтверждение своим догадкам, по знаку горбуна Катя спустилась на кухню и получила тарелку гречневой каши с котлетой и стакан компота. Пока она обедала, Крюкова стерег горбун. Когда Катя вернулась, Крюков сказал:

– Кормит Гнусняк неплохо, но тюрьма есть тюрьма.

Катя была уверена, что долги надо отдавать. Может быть, она не была бы столь категорична, но их семью неотданный долг не только подкосил материально, а отчасти разрушил. В самом начале демократических преобразований, когда многие ударились в коммерцию, папа отдал все семейные сбережения своему товарищу, Павлу Котову. Тот пустил деньги в оборот и обещал папе проценты. Но Астахов не получил ни процентов, ни своих денег. Котов поплакался, что прогорел, и исчез. С тех пор все и пошло наперекосяк. Кто знает, если бы не разорил отца его приятель, то их семья могла бы сохраниться. Тяжелые времена, когда отцу перестали платить зарплату, они бы пережили. Папа спокойно нашел бы новую работу или вложил деньги в стоящее дело. А то ведь что получилось…

Так что Катя чувства жалости к художнику не испытывала.

– Сами виноваты. Долги надо отдавать, – тихо сказала Катя художнику и отвернулась.

– Какие долги? – удивленно спросил Крюков.

Искреннее удивление в голосе художника заставили Катю поглядеть ему в глаза. В глазах живописца, кроме озадаченности, не было ничего. Он смотрел на Катю, как ребенок, который не понимает, за что его наказывают.

– Зачем невинного ягненка из себя разыгрывать? Вы должны Самсону Михайловичу и извольте отработать, – сказала Катя и подумала: «Или Крюков прекрасный артист, или…»

Начавшийся разговор прекратил Олег, сменивший Катю.

– До двадцати ноль ноль свободен. Иди к шефу, получи свои заработанные и катись куда хочешь.

Тренера в доме не оказалось. Катя не поняла, кого имел Олег в виду, направляя ее к шефу, и постучала в кабинет к Самсону.

– Ну? – послышался за дверью гнусавый голос хозяина. Катя вошла. Самсон сидел за компьютером. Увидев Катю, он поморщился и спросил: – Чего тебе?

– Хочу получить свои деньги. Моя смена с восьми, – ответила Катя, стоя у порога. Лицо Гнусняка видоизменилось, как будто он съел лимон. Самсон начал рыться в карманах, достал бумажник, снова его спрятал, полез в задний карман брюк.

– Тебе Дрессировщик вчера не заплатил?

Катя не поняла, кого он имеет в виду.

– Кто-кто?

– Ладно,

вот десять долларов, – Самсон отсчитал названную сумму по однодолларовой купюре. Бумажки были сильно затертые, и Катя подумала, что у нее возникнут проблемы в обменном пункте, но промолчала и, взяв деньги, повернулась к выходу.

– Скажи спасибо племяннице. Если бы не она, за ночные похождения вылетел бы отсюда в пять минут, – негромко произнес Самсон.

Глава 21

А вдруг она участвует в откровенном злодействе?

На малаховской платформе народу не скопилось. Все желающие попасть в Москву успели только что уехать. Хвост электрички Катя видела, когда подходила к станции. Купив билет, она стала слоняться взад-вперед по платформе. Следующий поезд на Москву, судя по расписанию, придется ждать минут двадцать.

Катя купила мороженое и, встав у рекламного щита, слизывала ореховую верхушку. Знакомая фигура пожилого мужчины привлекла ее внимание. Возможно, Катя не узнала бы Федора, оказавшего ей ночью медицинскую помощь, но собака, важно ступавшая рядом с хозяином, ей помогла. Овчарку девочка запомнила. Гранд искренне возликовал, несмотря на краткость их знакомства с Катей. Федор тоже ее узнал и остановился.

– Ну, девушка, как плечо? – спросил пожилой доктор.

– Нормально. Только я вас умоляю, не называйте меня девушкой, – попросила Катя.

– Почему? – не понял Федор.

Катя мучительно думала, как все объяснить доктору.

– Я устроилась на работу и представилась парнем. Если хозяин раскроет мою тайну, я останусь ни с чем.

Катя сказала правду.

– Ладно, мое дело – сторона. Ты работаешь у Самсона Гуревича?

– Да.

– Его тут не очень любят. Но я к нему отношусь с уважением, потому что Гуревич помогает одинокому человеку.

– Тарзану? – улыбнулась Катя.

– Его зовут не Тарзан, а Игорь Петрович Самохин. И судьба у горбуна непростая. В свои двадцать шесть лет он выглядит взрослым мужчиной, и на то есть основания. – Федор подумал, продолжить ли рассказ, но не стал. Он только сказал Кате: – Плечо надо перебинтовать. Или сходи в свою поликлинику, или зайди ко мне вечером. Я после семи вернусь. Мы с Грандом едем делать прививку.

С площади трех вокзалов Катя позвонила папе на работу и сообщила, что у нее все в порядке. Потом пошла к обменному пункту. Там долго разглядывали однодолларовые бумажки, затем попросили паспорт. У Кати паспорта не оказалось. Деньги ей поменяли, но за отсутствие документа один доллар забрали себе. Катя решила, что больше сама валюту менять не будет, а свои гонорары будет отдавать отцу.

Время тянулось к двенадцати. Катя доехала на метро до своей станции, но домой сразу не пошла. Заглянула в универсам. Купила сосисок, молока и ряженку. Ряженку очень любил папа. Катя решила, что отец без нее готовить поленится и станет жевать всухомятку. Бродя по универсаму, Катя вспомнила удивленные детские глаза Крюкова. «Что, если и вправду художник ничего Самсону не должен?» – эта мысль засела в голове девочки занозой и время от времени покалывала.

Если Крюков не виновен, тогда получается, что она, Катя, участвует в откровенном злодействе. Почему тренер это позволил? Для Кати авторитет тренера был непререкаем. Ее петербургский наставник служил для девочки примером во всем.