Краски мечты
Шрифт:
– Вот-вот. И так во всем, – заметила Мэган. – Конечно, тебе гораздо легче медленно губить себя, перекрывать самой себе кислород, чем один раз сделать что-нибудь, чтобы вырваться из обыденности.
Мэган была тверда в своем намерении как можно скорее указать Джине путь к счастью. Только вот Джине от этого было не легче.
Все эти разговоры, которые неизменно сводились к одному и тому же, комок, подкатывавший к горлу… Джина понимала, что еще немного – и она сдастся.
Но так хотелось отстоять свободу своего выбора хотя бы в чем-то! И она решила, что ни на шаг не отступит в плане того, чем будет занимать свое время. Хотя против лыж она, собственно, ничего не имела.
– Ты пойдешь гулять?
Хотя, возможно, это была обычная хандра, которая наваливалась на нее после дневного сна. Когда Джина была маленькой, ее угрюмость и капризное настроение, естественно, были проблемой мамы и Энн, которых, едва выбравшись из кроватки, тиранила Джина, но теперь всю тяжесть ей приходилось нести самой. Муторную неопределенность решений, которые не хочется принимать, и дел, которые что-то мешает делать.
Обычно Джина спасалась прогулками. Вроде бы ничего особенного не делаешь, течешь по улицам вместе с людским потоком или, наоборот, прислушиваешься к звуку собственных шагов, отраженному в пустынном воздухе. Можно расслабиться, выбросить из головы ненужные, немного гадостные в такое время мысли и просто впитывать впечатления, которые дает мир. Звуки птиц. Детские голоса. Чей-то смех. Причудливые тени от фонаря, случайно спрятавшегося в кроне дерева. Десятки цветов, которым и названия-то нет, на изменчивом небе. Ощущение легкой опасности от машины, проносящейся мимо на большой скорости… И все это – сразу, одновременно, ударяя по всем органам чувств, рождая в душе восторг от такого простого – жить…
Когда-то Джина читала, что человеку на бессознательном уровне приносит удовольствие любое ритмичное движение. Она сама чувствовала, что ходьба всегда довольно быстро успокаивает ее. И сбегала на улицу, когда что-то мутное, угнездившись под сердцем, не давало наслаждаться простыми радостями вроде удачно испеченного пирога или предстоящего похода в кино с веселой компанией.
– Так пойдешь? – переспросила она, не дождавшись ответа.
Мэган в это время с увлеченностью живописца аккуратными мазками наносила на лицо маску из какого-то золотистого тюбика. Кстати, ее косметика в коробочках, флакончиках и тюбиках, расчески всех возможных форм и размеров и футляры с бижутерией полностью заняли туалетный столик. Все движения подруги Джина могла наблюдать в большом зеркале, заключенном в резную раму темного дерева, но и только, потому что Мэган не соизволила обернуться. Естественно, у женщины ведь не может быть более важного дела, чем красота…
– Ты что?! Ну посмотри на меня, куда я, по-твоему, могу пойти в ближайший час? – Мэган уставилась на Джину со странным выражением, которое вмещало в себя и возмущение, и иронию, и легкое сочувствие: вот, мол, откуда у тебя берутся проблемы с кожей – от косметической неграмотности… На улицу – сразу после ухаживающих процедур?!
– Ну как хочешь. Только имей в виду, что через пару часов, когда ты будешь готова к выходу, станет темно и никто не разглядит твоей невозможной красоты! – Джина очень не любила, когда Мэган подчеркивала свое превосходство, хотя та занималась этим почти всегда, да и повод сейчас был мелковат: кто лучше умеет о себе заботиться…
– По-моему, ты отстала от развития цивилизации: электричество появилось еще в прошлом веке! – Мэган показала подруге язык, за что и поплатилась: на кончик языка попала маска. – Тьфу, вот что бывает, когда я подхватываю твои инфантильные жесты.
Джина скорчила рожицу, надела куртку и вышла из номера.
Внутреннее убранство главного корпуса сильно отличалось от того, что можно было вообразить при взгляде на фасад этого здания. Казалось бы, в этом немного мрачноватом старинном
А гобелен был хорош. Джина с уверенностью могла бы сказать, что ему не меньше двух веков и сделали его во Франции. Полотно изображало сцену охоты на оленя. На первом плане, однако, были не богато одетые дамы и кавалеры, а гордое лесное животное. Олень со стоическим спокойствием оглядывался назад, на приближающуюся погоню, и удивительно четко был виден каждый мускул сильного тела под коричневой шкурой.
Вот уроды, подумала Джина. Забавы ради убивать таких красивых созданий… А ему ведь тоже хотелось жить. И вся беда в том, что их было много – а он один. Посмотреть бы, что сделал бы кто-то из них, встретив на лесной тропе зверя и не имея оружия в руках! У нее, очевидно, был тот же взгляд на ситуацию, что и у автора гобелена, потому что другие изображения с похожими сюжетами, как правило, в центр ставили пышную публику: чересчур красивых мужчин и восторженных женщин, а здесь… Здесь – лесной красавец, дикий и быстрый, и, наверное, отважный и гордый: не обращается к зрителю, не укоряет убийц, идущих по следу.
Джина спустилась. Кивнула администратору, толкнула дверь и вышла в холодный вечер. Сумерки уже сгустились. Заснеженная улица в сиреневом сумраке, кое-где разбавленном светом от круглых луноподобных фонарей, выглядела просто фантастически. Впечатление усиливали вздымающиеся с двух сторон темные громады гор, казавшиеся теперь сгустками тени. Полоска горизонта на западе, раскаленная закатом, еще остывала. Джина чувствовала себя маленькой девочкой, вдруг попавшей в сказочный мир. Ей не хотелось стать принцессой, не хотелось найти волшебную палочку – лишь бы успеть надышаться этим волшебным воздухом, запомнить все-все мелочи, сохранить в памяти каждую картину… Ну, и если бы возможно было встретить принца…
Нет, черт возьми, что же это такое! Стоит только расслабиться, как в голову лезет всякая чушь! – одернула себя Джина. Одна мысль, за ней другая, а потом целый вечер я буду чувствовать себя несчастной от несбыточности своих надежд. Вот уж дудки!
Сердиться на себя – это в конечном счете гораздо лучше, чем изнывать от беспричинной тоски. Джина решила сегодня быть счастливой. Благо обстановка располагала.
Девушка наклонилась и зачерпнула ладонью снег. Мороз был не сильным, и белые чистые хлопья легко скатывались в плотный тяжелый ком. Перчатки, конечно, станут мокрыми, но это такие мелочи… Они-то Джину не беспокоили никогда. Она могла часами бегать под дождем и искренне удивляться маминому гневу, зимой – возиться в снегу, не веря, что может существовать какая-то связь между открывшимся сегодня кашлем и вчерашней постройкой снежной крепости с последующим сражением.
Погрузившись в воспоминания, Джина и не заметила, как швырнула снежок: просто замахнулась, а потом – само собой – выпустила снежный комок из рук.
Сделала она это машинально – и оттого не сильно.
Но Альберт, спокойно шагавший по вечерней улице и на ходу закуривавший сигарету, сильно удивился, получив в спину тычок – прицельный, точно между лопаток. Он недоуменно обернулся: степенные незаинтересованные горожане, деловито бегущая мимо собака с рыжим хвостом… И девушка в бирюзовой куртке, затормозившая на ходу и испуганно прижавшая ладонь ко рту.