Красная Армия в освещении современников(Белых и иностранцев 1918-1924)
Шрифт:
«Фактически мы видим, — говорит газета — что русские национальные усилия в отношении авиации почти равны нулю. „Добролет“ на 10 августа прошлого (1923 — К.С.) года располагал только 9 аппаратами, — да и то „Юнкерса“, „германской марки“».
Рассмотрев далее программу линий воздушного сообщения, одобренную «русским правительством» и опубликованную в «Известиях» от 25 октября газета резюмирует:
«Мы советуем нашим английским друзьям подумать над этим развитием германской авиации на русской территории и над последствиями, которые могут, в связи с этим, вытекать для английской дипломатии в Азии.
Туркестанские линии в частности
Они задумаются над этим еще больше и с большими результатами, если припомнят к счастью впрочем неудавшиеся германские интриги в Афганистане во время великой войны».
Заключение
Наконец, в заключение, нельзя не остановиться на излюбленной теме зарубежных авторов, — это на так называемом алармизме республики советов, на «красном империализме» и на «завоевательных планах большевиков». Наши враги, подавленные непонятными для них успехами революционного оружия, особенно тревожно чувствовали себя непосредственно после окончания гражданской войны. Так, в 1921 году, в уже цитированном нами докладе [157] существование алармистских тенденций советской республики, «подтверждалось» многочисленными «доказательствами»: цитатой из речи Л. Д. Троцкого «в Одессе, в сентябре на всероссийском совещании губженотделов», приказом революционного военного совета республики от 12 сентября 1921 г., выдержками из «одного радио, посланного в сентябре», данными о пропаганде в частях, «распространявшей сведения о намерении Польши и Румынии напасть на Россию».
157
Сводка сведений о Красной армии, от 28 декабря 1921 г. № 164.
На примерах этой пропаганды стоит и теперь остановиться:
Так, например, в Каменец-Подольске были расклеены плакаты, на которых изображался Днестр, на правом его берегу — женщина, скованная цепями, по левой стороне другая женщина с красным знаменем и надписью: «вперед за Бессарабию для освобождения сестры Бессарабии».
В Киеве среди красноармейцев происходят разговоры: «ну что ж у нас теперь голод, будем есть галицийский хлеб». Кавалеристы дивизии Катовского распевают песенку: «мы покончили с Крымом, Крымом — Бессарабию возьмем с дымом, с дымом».
Выводы доклада носили, конечно, устрашающий для Запада характер.
«Бешеная агитация, бряцание оружием и хвастливые заявления вождей Красной армии наводят на мысль, что „военная партия“ стремится во что бы то ни стало вновь привлечь внимание, интерес и средства правительства и партии к Красной армии. Возможно, что при этом сторонникам активной политики нечужда цель вызвать военный конфликт с западными соседями искусственно и вопреки желанию большинства партии, по тому шаблону, который уже применялся :не раз (например с Грузией)».
Мы привели эту выдержку, как иллюстрацию того материала, каким располагали и пользовались наши противники, чтобы «доказать» этот «алармизм», «империализм» и пр. Муссирование и раздувание сведений подобного характера имело место и в годы гражданской войны и особенно после, в годы мирного строительства. Разница заключалась лишь в том, что, если тогда этим занимались полупризнанные, полунепризнанные иностранными правительствами белогвардейские организации, то в последние годы на этом занятии специализировались
Если, читая в свое время белые листки, а ныне дипломатические ноты, попытаться стать на точку зрения их составителей и, без критики, принять на веру богатейший ассортимент их «доказательств», соображений, фактов, фантазии и лжи, — можно подумать, что вспыхнувшая на берегах Невы пролетарская революция уже. с момента захвата власти пролетариатом, располагала огромными средствами и неограниченными возможностями для организации гражданской войны в России и дальнейшего наступления за пределы бывшей империи.
Но увы!.. Как далеко было это во всех отношениях лестное для русского пролетариата представление ют подлинной действительности истекшего семилетия!
В истории революций мы не знаем примера, когда бы восставший класс на другой день после захвата власти или даже в момент революционного взрыва оказывался в столь необычайно, неблагоприятных условиях, в столь исключительном по трудности положении — не для наступления, не для захватов, а лишь для самообороны и защиты пролетарской власти.
Так называемая «великая», «мировая», «освободительная» — и какими еще эпитетами ее ни наделяли— война, в которую русская буржуазия ввязалась с беспримерным легкомыслием до времени состарившегося и одряхлевшего класса, своим трагическим финалом наложила последние краски на общий темный фон эпохи ее кратковременного в истории России господства. Пролетариат, взявший в свои руки государственную власть, оказался без армии, которая рухнула, развалилась, рассыпалась на глазах помещичье-буржуазной России вместе с отжившим строем. Но армия старого режима не только рассыпалась — она почти накануне Октябрьской революции отдала все сосредоточенное в прифронтовой полосе военное имущество германцам, которые одновременным по всему своему фронту наступлением на глубину 20–30 километров захватили столько материальных ценностей, что учесть их никогда не представится возможным… Красная гвардия и первые отряды Красной армии вступали в борьбу, вооруженные берданками, расстрелянными трехлинейками, часто лишенные почти всех видов материального снабжения. Армия революции вела гражданскую войну — разутая, раздетая, голодная и невооруженная. Какие жертвы, какие потери должна была она нести!..
А так называемая разруха — понятие, которое ныне, на восьмом году революции, когда пишутся эти строки, уже вышло из разговорного языка и жизненного обихода?.. XVIII столетие оставило своим потомкам территорию, разделенную на 35 губерний. На рубеже XX века административный талант дворянско-буржуазной верхушки превратил эти губернии в 35 самостоятельных государств, чуть что не разделенных таможенными барьерами; в области народно-хозяйственной мы возвратились к эпохе натурального хозяйства; в отношении транспорта, идя назад, почти подошли к временам Николая I… И, естественно, лишь базируясь на местные средства, при помощи реквизиций и конфискаций, в состоянии была Красная армия вести гражданскую войну.
При этих условиях внутреннего положения государства, при колоссальном обнищании трудящихся и массовом товарном голоде, «союзническая» блокада должна была иметь гибельнейшие последствия, отнимая, в условиях войны, казалось бы, всякую возможность промышленно-экономического развития и возрождения страны.
Наконец, теперь как-то забывается, в каком глубоком одиночестве оставался рабочий класс России первые два-три года революции: открытый саботаж интеллигенции, шатание крестьянства, вооруженная борьба с казачеством…