Красная комната. Пьесы. Новеллы (сборник)
Шрифт:
— Садись! — сказал Фальк.
— Мне некогда. Ты читал утреннюю газету?
— Нет.
— Вот как! А мне показалось, ты ее как раз читаешь.
— Я только что начал.
— Прочитал уже о стихах Арвида?
— Да, прочитал.
— Видишь! Его очень хвалят.
— Это он сам написал!
— То же самое ты говорил вчера вечером, когда читал «Серый плащ».
— Ладно, чего ты хочешь?
— Я только что встретила адмиральшу; она поблагодарила за приглашение и сказала, что будет очень рада познакомиться с молодым поэтом.
— Так
— Да, так и сказала!
— Гм! Каждый может ошибаться. Но я не уверен, что ошибся. Тебе, наверное, опять нужны деньги?
— Опять? Когда в последний раз я, по-твоему, получала от тебя деньги?
— Вот, возьми! А теперь уходи! И до самого Рождества денег больше не проси; ты сама знаешь, какой это был тяжелый год.
— Ничего я не знаю. Все говорят, что год был хороший.
— Для земледельцев да, но не для страховых обществ. Всего доброго!
Супруга удалилась, и в контору осторожно, словно боялся попасть в засаду, вошел Фриц Левин.
— Что надо? — приветствовал его Фальк.
— Просто хотел заглянуть мимоходом.
— Очень разумно с твоей стороны; мне как раз нужно поговорить с тобой.
— Правда?
— Ты знаешь молодого Леви?
— Конечно!
— Прочти эту заметку, вслух!
Левин прочел:
— «Щедрое пожертвование. С отнюдь не необычной теперь для наших коммерсантов щедростью оптовый торговец Карл Николаус Фальк в ознаменование годовщины своего счастливого брака передал правлению детских яслей „Вифлеем“ дарственную запись на двадцать тысяч крон, из которых половина выплачивается сразу, а половина после смерти жертвователя. Дар этот приобретает тем большую ценность, что госпожа Фальк является одним из учредителей этого гуманного учреждения».
— Годится? — спросил Фальк.
— Превосходно! К Новому году получишь орден Васы!
— А теперь ты пойдешь в правление яслей, то есть к моей жене, с дарственной записью и деньгами, а потом разыщешь молодого Леви. Понял?
— Вполне!
Фальк передал Левину дарственную запись, сделанную на пергаменте, и пачку денег.
— Пересчитай, чтобы не ошибиться, — сказал он.
Распечатав пачку, Левин вытаращил глаза. В ней было пятьдесят литографированных листов всех цветов и оттенков на большую сумму.
— Это деньги? — спросил он.
— Это ценные бумаги, — ответил Фальк, — пятьдесят акций «Тритона» по двести крон, которые я дарю детским яслям «Вифлеем».
— Они, надо думать, обесценятся, когда крысы побегут с корабля?
— Этого никто не знает, — ответил Фальк, злобно ухмыляясь.
— Но тогда ясли обанкротятся!
— Меня это мало касается, а тебя и того меньше. Теперь слушай! Ты должен… ты ведь знаешь, что я имею в виду, когда говорю должен…
— Знаю, знаю… взыскать судебным порядком, запутать какое-нибудь дело, проверить платежные обязательства… продолжай, продолжай!
— На третий день Рождества доставишь
— Это все равно что вырвать три волоска из бороды великана. Хорошо еще, что я весной не передал ему всего, что ты мне наговорил. Разве я не предупреждал тебя, что так оно и будет?
— Предупреждал! Черт бы побрал твои предупреждения! А теперь помолчи и делай, что тебе сказано! Итак, с этим покончено. Теперь осталось еще одно дело. Я заметил у своей жены некоторые симптомы, свидетельствующие о том, что она испытывает угрызения совести. Очевидно, она встречалась с матерью или с кем-нибудь из сестер. Рождество располагает к сентиментальности. Сходи к ним на Хольмен и разнюхай, что там и как!
— Да, поручение не из приятных…
— Следующий!
Левин вышел из конторы, и его сменил магистр Нистрём, которого впустили через потайную дверь в задней стене комнаты, после чего дверь тут же заперли. Между тем утренняя газета исчезла, и на столе снова появилась маленькая узкая книжка.
У Нистрёма был какой-то поникший и обветшалый вид. Его тело уменьшилось на добрую треть своего первоначального объема, да и одежда его была в крайне жалком состоянии. Он смиренно остановился в дверях, достал старый потрепанный бумажник и стал ждать дальнейших распоряжений.
— Ясно? — спросил Фальк, ткнув указательным пальцем в свою книжку.
— Ясно! — ответил Нистрём, раскрывая бумажник.
— Номер двадцать шесть. Лейтенант Клинг: тысяча пятьсот риксдалеров. Уплачено?
— Не уплачено!
— Дать отсрочку с выплатой штрафных процентов и комиссионных. Разыскать по месту жительства!
— Дома его никогда не бывает.
— Пригрозить письмом, что его разыщут в казарме! Номер двадцать семь. Асессор Дальберг: восемьсот риксдалеров. Покажи-ка! Сын оптового торговца, которого оценивают в тридцать пять тысяч риксдалеров; дать отсрочку, пусть только заплатит проценты. Проследи!
— Он никогда не платит процентов.
— Пошли открытку… ну, знаешь, без конверта… Номер двадцать восемь. Капитан Гилленборст: четыре тысячи. Попался мальчик! Не уплачено?
— Не уплачено.
— Прекрасно! Установка такая: являешься к нему в казарму около двенадцати. Одежда — обычная, а именно — компрометирующая. Рыжее пальто, которое летом кажется желтым… ну, сам знаешь!
— Не помогает; я уже приходил к нему в караульное помещение в одном сюртуке в разгар зимы.
— Тогда сходи к поручителям!
— Ходил, и оба послали меня к черту! Это было чисто формальное поручительство, сказали они.
— В таком случае ты явишься к нему самому в среду в час дня, когда он заседает в правлении «Тритона»; и захвати с собой Андерссона, чтобы вас было двое!
— И это мы уже проделывали!
— И какой же вид был при этом у членов правления? — спросил Фальк, моргая глазами.
— Они были смущены.
— Ах, они были смущены! Очень смущены?
— Да, по-моему, очень.
— А он сам?