Красная лента
Шрифт:
— С этим… — начал Миллер.
— Мы называем это священным чудовищем.
Торн благожелательно улыбнулся, словно понимая, что сейчас чувствует Миллер.
Глаза Миллера расширились. Он уже слышал это выражение от Джона Роби.
— Monstre sacr'e, — сказал Торн по-французски. Он широко улыбнулся, словно понимая иронию ситуации, и добавил: — Я бы предложил вам еще арманьяка, но он очень дорог, а вы не можете оценить его по достоинству.
Миллер поставил пустой бокал на стол.
— Я не понимаю,
— Я не уверен, что вы когда-нибудь это поймете, — ответил Торн. — Дело в том, что в этой истории столько разных граней, столько различных точек зрения на то, как это произошло, что у меня возникают сомнения в том, что кто-то обладает полной информацией. За исключением, возможно, Джона Роби. Возможно, из всех нас Джон Роби знает больше всего.
— Из нас всех? — переспросил Миллер. — Вы в этом замешаны?
— Я использовал слово «нас» достаточно вольно. Я включаю себя, поскольку знаю о происходящем уже много лет. Это не та штука, с которой хочется иметь дело. Многие люди, которые начали это, уже мертвы, а большая часть тех, кто имел хоть какое-то представление об этом, была устранена…
— Устранена? Их убили? Вы это хотите сказать? Вы говорите обо всех тех людях, которых убили, верно?
— Людях? О каких людях речь?
— О тех, кого Кэтрин Шеридан записала в книги, которые вернула в библиотеку.
Торн нахмурился.
— Я не знаю, что вы имеете в виду, детектив. Какие книги?
— Она и Джон Роби… Она отнесла книги в библиотеку в день своей смерти. Сейчас они у нас в участке. Мы обнаружили в них пометки. Инициалы и даты. И начали проверять их, чтобы понять, кто эти люди.
— Джон Роби… — негромко сказал судья Торн. — Подумать только. После всех этих лет…
— Это ведь имена, верно? Инициалы и даты в книгах? Мы уже начали их проверять, сравнивая с отчетами о пропавших гражданах…
Торн поднял руку.
— Довольно, детектив. Нет нужды посвящать меня в подробности вашего расследования. Погибли люди. Это я понимаю. Из-за этого люди умирают уже двадцать лет…
— Из-за чего? О чем вы говорите?
Торн молчал, улыбаясь так, словно Миллер был глупым мальчишкой. Он подошел к стеклянной двери и, постояв минуту к Миллеру спиной, обернулся.
— Вы когда-нибудь смотрели фильм «Несколько хороших парней»? Том Круз, Джек Николсон, помните?
— Да, я знаю этот фильм. Видел несколько раз.
— Как вы считаете, какой основной посыл этой истории, детектив Миллер?
— Извините. Я не понимаю, какое отношение это имеет…
Торн остановил его.
— Ну же, детектив, изложите свою точку зрения.
— Я не знаю. Власть может развратить человека. Люди у руля могут забыть…
Торн покачал головой.
— Нет, детектив, как раз наоборот. Фильм пытается донести до нас полную невозможность предотвращения чего-то большего. Вы действительно считаете, что, убрав одного человека из системы, можно что-нибудь изменить? На место каждого выбывающего человека претендуют
— Я вас не понимаю, судья Торн. Я не уверен, что мы с вами говорим об одном и том же.
— Конечно, мы говорим об одном и том же. Мы говорим о Никарагуа.
Миллер вздрогнул.
— Видите, — сказал Торн, — мы говорим об одном и том же. Мы говорим о Никарагуа, о незаконной войне, которая велась на деньги, добытые от продажи оружия и наркотиков. Мы говорим о сорока тоннах кокаина, которые каждый месяц прибывали в США на самолетах ЦРУ. Мы говорим об оперативниках ЦРУ… о людях, которые смогли понять, что происходит на самом деле. Они решили, что кокаин, оружие и прочие вещи приносят слишком большой доход, чтобы можно было все это остановить вместе с окончанием этой воображаемой войны.
Миллер резко поднялся со стула. Ему захотелось уйти. Он не был готов услышать такое. Все, о чем говорил Джон Роби, теперь подтвердили слова вашингтонского судьи.
— Сядьте, детектив! — велел Торн.
— Нет, — ответил Миллер, — я ухожу отсюда немедленно. Я не хочу…
— Чего вы хотите, нас заботит меньше всего, — прервал его Торн. — Сядьте, или я позову охрану. Они посадят вас в машину и отвезут в какой-нибудь заброшенный склад, где и прикончат.
Миллер не верил своим ушам.
— Вы же судья…
— Конечно, я судья, — согласился Торн. — А вы детектив вашингтонской полиции, и правда в том, что вы ввязались в историю, в которой ничего не смыслите. А Джон Роби? — Торн рассмеялся. — Джон Роби думает, что может разрушить то, на создание чего мы потратили тридцать лет? Он одиночка, детектив Миллер, он всего лишь один человек, и если он полагает, что у него есть хоть малейший шанс развалить это, он серьезно ошибается.
Торн отошел от стеклянной двери и опустился на стул напротив Миллера.
— Вы хотите понять, что произошло? — спросил он.
Миллер посмотрел на него.
— Понять что? Что правительство США все еще завозит сюда контрабандный кокаин?
— Не правительство, друг мой, а ЦРУ.
— ЦРУ?
— Помните Мадлен Олбрайт? Госсекретаря?
— Да, помню.
— Она сказала, что ЦРУ ведет себя, словно у него синдром избитого ребенка. — Торн рассмеялся. — Я не уверен, что хорошо понимаю, в чем суть этого синдрома, но идея передана прекрасно, вы не находите?
Сердце Миллера готово было вырваться из груди. Его тошнило, голова кружилась.
— Вы оказались в очень непростой ситуации, детектив Миллер. Вы не кто иной, как последний в длинной цепочке людей, кто намеренно или случайно подверг опасности чертовски прибыльную операцию, которую ЦРУ проводит уже много-много лет.
Миллеру стало трудно дышать. Он посмотрел на Торна.
— Роби уже пытался, знаете ли, пять лет назад вместе с оперативником ЦРУ по имени Дэррил Кинг что-то изменить. Кинг сломался спустя примерно три недели. Героин. Курительный кокаин. Ему могли предложить все, что угодно.