Красная лилия
Шрифт:
— Ну и что? Она же осталась работать?
— Как всегда, пришли к компромиссу. Сесилия поняла, что не может рассчитывать на будущее с почти семидесятилетним мужчиной, который по возрасту годится ей и в отцы и в деды. И получила право остаться, ведь книга была в стадии завершения. Не было никакого повода, чтобы вышвыривать ее всего за несколько месяцев до сдачи рукописи в издательство.
— Как мало мы знаем о людях, — заметил я и положил остатки своего скромного обеда в корзинку для бумаг. — Все эти рассуждения можно перевернуть и сказать: Сесилия не могла питать более глубоких чувств
Калле взял последнюю сосиску, протянул ее мне, вопросительно взглянув, но я покачал головой. Тогда он медленно выдавил красный кетчуп из белого пластикового мешочка и задумчиво размазал его поверх коричнево-желтой горчицы. Затем откусил с одного конца. Быстро, как гильотина, ударили его зубы по беззащитной жертве.
— Значит, для себя ты решил, — сказал он невнятно с полным ртом, набитым сосиской с хлебом. — Нашел свою Лукрецию Борджиа в Тиведене. Молодую, отвергнутую девушку, убившую седовласого любовника цианистым калием и потом лишившую себя жизни из-за угрызений совести.
— Наверное, мне не надо было выражаться так точно, но в этом что-то есть, не так ли?
— Что касается криминальных страстей — то это не совсем по моей части. Меня больше интересуют, как я уже говорил, кухонные ножи и оленьи штуцеры. И совсем мало — страсти и яд. Но никогда нельзя говорить «никогда». Если же исходить из того, что она совершила самоубийство, то это интересная теория.
— Но не забудь, что исчезла рукопись, — вставил я. — Сесилия знала, где она находилась, и должна была знать больше о ее содержании, чем рассказывала. Не забудь, что она была уверена, говоря мне, что Густав был убит совсем не из-за мемуаров.
Зазвонил телефон. Калле взял серую трубку веснушчатой рукой, светлый пушок на тыльной стороне которой производил впечатление, что это была лохматая лапа.
Он внимательно слушал, что-то записывал, время от времени вставлял короткие вопросы. Потом положил трубку и странно посмотрел на меня.
— Ну?
— Звонили из лаборатории. Там изучили анализ вскрытия, бутылку и рюмку Сесилии. То же, что выпил Густав. И из той же бутылки. С одной разницей, — он наклонился через стол. — Доза, убившая Сесилию, во много раз сильнее, чем та, которой убит Густав!
ГЛАВА XV
— Ну и что странного? Она выпила больше литра?
— Ты не совсем понимаешь, о чем я говорю, — терпеливо разъяснил он. — Они в лаборатории выяснили, что тот ликер, который пили Густав и Сесилия, был из одной и той же бутылки. А вот концентрация кислоты на единицу измерения гораздо сильнее у Сесилии, чем у него.
— Независимо от того, сколько они выпили?
Он
— Точно. Литр или сто граммов, — никакой роли не играет. Она влила в себя тот же ликер, но другого состава. Хотя это не так уж важно. А может быть, допущена ошибка. Они собираются сделать анализ еще раз.
— Это же подтверждает теорию самоубийства.
— Вот именно. И теорию убийства.
— Как так?
Его пальцы нетерпеливо отбивали барабанную дробь по столу.
— Ты же понимаешь. Когда они нашли Густава в беседке, бутылки не было. Только рюмка. А теперь она стояла на столе Сесилии.
— Значит, это она забрала ее?
— А кто же еще?
— Но там стояли и кофейные чашки. Вы нашли отпечатки пальцев?
Он покачал головой.
— Нет. Держат-то за ручку. А на ней ничего не остается.
Снова зазвонил телефон. Калле внимательно слушал. Потом закрыл рукой трубку и прошептал: «СЭПО», кивнув на дверь.
Я понял, что не должен мешать. Не торопясь, я собрал остатки спартанского ланча. Взял салфетки, пустые упаковки от горчицы и кетчупа и бросил их в корзинку для бумаг поверх пластикового корытца с остатками картофельного пюре. Больше никаких причин для оттяжек не оставалось, только хрюканье Калле в трубку. Он вновь посмотрел на меня, на этот раз более требовательно, и я ушел. Действительно, не надо мешать!
Вряд ли они обсуждают государственные тайны, недовольно подумал я, стоя в экспедиции. Ну ради бога. Не доверяет мне, ну и пусть.
У длинного прилавка стоял высокий человек и заполнял какой-то бланк. Сначала я не узнал его, но потом, приглядевшись, понял: генерал и граф Габриель Граншерна собственной персоной. А что он делает здесь, в полиции?
Словно почувствовав на себе мой взгляд, он обернулся. Его реакция была в точности, как и моя. Он тоже сначала не мог сообразить, кто я. А потом улыбнулся и протянул руку.
— Здравствуй, Юхан. Ты что, заблудился или в ссоре с законом?
— Нет, наоборот. Мой хороший друг расследует дело об убийстве Густава Нильманна, а его штаб-квартира здесь.
Улыбка исчезла с хорошо выбритого лица. Похож на вождя индейцев, подумал я. Помесь Карла XII и вождя индейцев в светлом костюме, в полосатой рубашке с темно-синей бабочкой. Сильный, немного изогнутый нос, колючие глаза. Лицо изрезано морщинами от бурь и ветра во время долгих боевых походов.
— Какая ужасная история, — тихо сказал он. — А эта несчастная девочка. Ты слышал о ее самоубийстве?
Я кивнул.
— Нет, лучше поговорим о чем-нибудь более приятном, — улыбнулся он. — Я пришел, чтобы оставить заявку на лицензию на новый штуцер для охоты на лосей. Уже все в порядке. Бюрократы должны получить свое. Официальный сектор надо загружать делами. Ты сейчас чем-нибудь занят?
— Нет. Я только что съел ланч и собирался на дачу вздремнуть.
— Спать ты будешь, когда выйдешь на пенсию. Поедем лучше на мою маленькую дачу. — И он рассмеялся. — Мы говорили об этом, когда виделись у Халлингов. Право же, у меня нет ничего особенного, чтобы тебе показать. Ты эксперт, избалованный такими тонкостями, которые не по карману юнкеру, живущему на хуторе, но кое-что тебе может показаться интересным.