Красная надпись на белой стене
Шрифт:
— Пять лет минуло, Акива, — ответил Асаф, уверенный, что дознаватель знает это не хуже его самого, и задает вопрос ради некой цели, к которой подбирается.
— За такой срок, небось, успел забыть, чем мы с тобой занимались в Ниппуре? Помнишь ли, как ловко я вывел тебя из затруднения?
— Разумеется, помню, дорогой друг! Ничто дорогое не забывается!
— На что спрос, на то и цена! Хоть и дорого тебе вышло, зато изрядно пособил я твоим делам, и кто, кроме меня, сподобился бы провернуть этакое дельце? Теперь вот ты в столице процветаешь. Помогай Господь, чтобы дальше не хуже. Если вновь
— Да уж куда мне теперь без тебя, Акива! А процветаю ли я? Дела в порядке, казна полнится, да только…
— Знаю, Асаф. Нелегка ноша вдовца, огромна потеря, и горе глубоко в сердце свило гнездо. Поверь, всей душой соболезную. Но, кажется, есть у тебя отрада?
— Спасибо за сочувствие, друг. А отрада и впрямь у меня имеется. Рина и Пнина, дочки-близнецы, свет моей жизни. На покойную матушку свою походят. Гляжу на них — и сердце поет, и слезы текут.
— Какие чудные девочки, дай Бог здоровья малышкам! Умненькие, стройненькие, личики ангельские. Одно слово — красоточки! Найти стоящих женихов таким принцессам — задачка для папаши не простая. Да уж ты справишься!
— Верно, Акива, дочки мои очень хороши — милые, нежные, утешение мне. Но я их не балую. И няня у них строгая.
— Не многие отцы умеют любить своих чад, большинство только и знают, что печься о наследстве и приданом!
— Я из немногих!
— Сколько исполнилось Рине и Пнине?
— Да ведь ты знаешь, говорил уж с ними. По одиннадцать им.
— Разрешаешь, строгий родитель, подарить девочкам что-нибудь?
— Ну, коли они тебе так полюбились — подари. Только смотри, чтоб всё одинаковое! Добрый ты человек, Акива. Нравишься мне!
На другой день Акива отправился в лавку, торгующую подарками для отпрысков богачей. Он купил две куклы, кукольные домики, кроватки для кукол, одежду кукольную — все строго одинаковое, как и говорил ему Асаф. Подумал и добавил две шкатулки со сластями, какие только в Вавилоне бывают. Затем двинулся в мануфактурное коммерческое заведение и вышел оттуда с рулоном добротной материи. Нагруженный дарами вернулся в дом.
— Здравствуйте девочки, вы меня помните? — спросил Акива, — мы на днях беседовали с вами, правда?
— Помним! Зовут тебя Акива, ты у отца в гостях!
— А вот как вас зовут, я забыл. Подскажите!
— Я — Рина!
— Я — Пнина!
— А я вам, Рина и Пнина, кое-что интересное принес. Вот, поглядите-ка, — сказал Акива и вручил каждой по огромному, завязанному желтой ленточкой свертку.
Рина и Пнина бросились развязывать ленточки. Справившись с этим самостоятельно, они принялись доставать из свертков подарки. При этом каждая ревниво глядела в руки сестры — не лучше ли у другой? Кажется, всё обошлось.
— Балуешь ты девочек, Акива! — укоризненно промолвила няня, присутствовавшая при совершении даров.
— Уж больно они хороши! А это тебе, уважаемая, сошьешь для себя красивое платье! — сказал Акива и протянул строгой воспитательнице рулон материи, — я еще долго у вас проживу, надеюсь увидеть тебя в новом наряде!
— Ах, что ты! Благодарствую! Какой ты добрый, обходительный! — промолвила зардевшаяся от удовольствия няня.
—
— Нам, мужчинам, причитается радоваться, коли женщинам угодили! Погляди-ка на эти счастливые лица! Видишь, сегодня у нас с тобой есть основательная причина для довольства, не так ли?
— Дамский угодник! А язык у тебя, дружище — выдающийся!
— Язык уму подчиняется. У меня ум выдающийся!
— Да, скромен ты. Говори, чего тебе надобно!
— Хорошо, перейду к делу. Дарий поручил мне и Даниэлю расследовать смерть Валтасара. Из первого обрывочного разговора с Риной и Пниной я уяснил, что в твоем семействе проживала некая девица, не родня тебе. Слыхал я, будто сам царь частенько посещал твой дом и встречался с упомянутой юной особой. Мой безошибочный профессиональный нюх подсказывает мне связь визитов Валтасара с его таинственной гибелью. Мне нужно задать несколько вопросов тебе, няне и девочкам.
— Спрашивай, Акива, для хорошего человека у меня всегда найдется немного правды! — ответил Асаф.
— Как звали красавицу-девицу, которая воспитывалась в этом доме? — спросил Акива официально, словно для протокола, который в те древние времена не велся за скудостью средств письма.
— Звали ее Рудабе, — опередила с ответом няня.
— Как она попала к вам?
— О, это удивительная история, — сказал Асаф, — наберись, сыщик, терпения и слушай. Соседи наши, персы, давно помышляют завоевать Вавилонию, да все им, видно, недосуг — на других фронтах сражаются. Между нами и ними пока большой войны нет, а так, сшибки малые. В одной из таких схваток наш отряд взял верх и захватил персидскую деревню. Дома и поля, разумеется, сожгли, стариков и младенцев, следуя правилам войны, поубивали, мужчин взяли в рабство, а с молодыми женщинами наши славные бойцы поступили гуманно, как принято в таких случаях.
— Издалека, однако, ты начал! Я ведь спросил о Рудабе!
— Вот я и подбираюсь к ответу. Случился на победном торжестве Валтасар. Он увидал среди пленных одну персидскую девочку красоты необычайной. Велел, пока беды с ней не случилось, увести ее подальше от солдатского праздника. Это и была Рудабе. И пришла монарху на ум прихоть, и влюбился государственный муж в нежное незрелое создание.
— Позволь перебить тебя, хозяин, — вмешалась няня, — нет в твоих словах почтения к покойному царю. Валтасар был порядочным мужчиной! Он терпеливо дожидался, пока юная Рудабе подрастет, и не торопился принимать ее в свой гарем. Он опасался, что многоопытные жены растлят чистое и невинное создание. Особенно опасна, как говорят, ревнивая Сина. Слыхала я о ней.
— Кажется, я догадываюсь, почему Рудабе оказалась здесь, — бросил Акива.
— Мой дом имеет добрую славу в Вавилоне, — сказал Асаф, — нравственные устои нерушимы в стенах его. Валтасар хорошо знал мою семью, и поэтому он отдал Рудабе на воспитание именно ко мне — пусть растет вместе с Риной и Пниной под строгим надзором няни. Так решил наш монарх.
— Так чего же влюбленный Валтасар добивался? — притворно удивляясь, спросил Акива.
— Да ведь это так понятно! — снова заговорила няня, — Валтасар хотел, чтобы возлюбленная его сперва созрела, а уж тогда он возьмет ее во дворец!