Красная пирамида
Шрифт:
Интуиция подсказывала: зрелище вовсе не предназначалось для моих глаз.
Лучше всего было бы тихо уйти. Но как? Проход исчез. Другого не было. И зачем вообще я сюда полез?
Может, я шаркнул ногой. А может, у Зии сработало магическое чутье. Не успел я и глазом моргнуть, как она схватила жезл и повернулась ко мне. На конце бумеранга вспыхнул огонь.
— Привет, — сказал я, не зная, что будет дальше.
Гнев в глазах Зии сменился удивлением и опять гневом.
— Что ты здесь делаешь?
— Мне не спалось. Бродил вокруг. Увидел на площади тебя и…
— Как это ты меня увидел?
— Как?
— И ты это видел? Быть того не может!
— Значит, может, если я видел. Что это было?
Она опустила жезл. Огонь погас.
— Картер, я не люблю, когда за мной следят.
— Извини. Я не собирался за тобой следить. Мне показалось, что ты в беде.
Зия раскрыла рот, потом закрыла. Наконец она сказала:
— В беде… в общем-то, да.
Она тяжело опустилась на пол и вздохнула. В пламени свечи ее янтарные глаза выглядели темными и печальными.
Она глядела на снимки за алтарем. Я догадался, что на некоторых снята и сама Зия в разном возрасте. Вот она еще маленькая, стоит босая возле дома, сложенного из кирпича-сырца. На этом снимке она недовольно щурилась в аппарат, будто не хотела, чтобы ее фотографировали. На соседнем снимке в объектив попала вся их деревня на берегу Нила. Однажды отец возил меня в похожую деревню и говорил, что за последние две тысячи лет там почти ничего не изменилось. На третьем снимке толпа местных жителей улыбалась и махала руками фотографу. Похоже, он запечатлел какой-то их праздник. Был здесь и семейный снимок: маленькая Зия держит за руки отца и мать. Обыкновенная семья египетского феллаха. Но у отца Зии были удивительно добрые глаза. Мне подумалось, что этот человек, наверное, обладал хорошим чувством юмора. На снимке мать Зии весело смеялась. Скорее всего, муж специально ее рассмешил.
— Классные у тебя родители, — сказал я. — А это — ваш дом?
В ответ Зия сердито посмотрела на меня, но потом совладала со своими чувствами. А может, у нее просто уже не было сил сердиться.
— Был, — сказала она. — Нашей деревни больше нет.
Мы глядели друг на друга. Я не решался спросить и ждал, а Зия обдумывала, стоит ли мне рассказывать.
— Мой отец был простым крестьянином, — сказала она. — Ради дополнительного заработка помогал археологам. Он подыскивал для них места, где стоит проводить раскопки.
— У него был дар отыскивать такие места? — поинтересовался я.
Зия снова нахмурилась, и я подумал, что она не захочет дальше рассказывать. Но наверное, ей нужно было с кем-то поделиться своей историей.
— Ходил с лопатой и делал пробные раскопки — вот и весь дар. Если находил какую-нибудь древность, помечал это место.
Я почему-то решил, что ее отец тоже обладал магическими способностями. Но все оказалось проще. Таким способом не он один, а множество египетских феллахов зарабатывали почти двести лет.
— Однажды вечером — мне тогда было восемь лет — отец вернулся очень довольным, — продолжала Зия. — Он принес статуэтку чудовища, вырезанную из красного камня. Отец нашел ее в яме, где было полно других статуэток, однако все они были разбиты. Уцелела только эта. Отец обрадовался и взял ее домой. Он не знал… он даже не догадывался, что такие
Зия умолкла. Она смотрела на фотографию улыбающихся родителей.
— Меня нашел Искандар. Вместе с другими магами он уничтожил чудовище… но было слишком поздно. Я лежала на дне ямы для очага, прикрытая камышом. Туда меня спрятала мама. Оказалось, кроме меня, выживших в деревне не было.
Я попытался представить маленькую испуганную девчонку среди развалин деревни, но ничего не получалось.
— У тебя здесь что-то вроде поминальной комнаты? — спросил я. — Ты приходишь сюда, чтобы вспомнить родителей и вашу прежнюю жизнь?
Вид у Зии был какой-то отрешенный.
— В этом-то и вся сложность, Картер. Я не могу ничего вспомнить. Искандар мне рассказывает о моем прошлом. Это он нашел чудом уцелевшие фотографии и рассказал мне о случившемся. А я… я совсем ничего не помню.
Странно. Если бы Зие было три или четыре года, тогда понятно. Но ведь ей было восемь. Столько же, сколько мне, когда погибла мама и нас с Сейди разделили. Мои воспоминания были очень яркими. Я и сейчас мысленно видел наш дом в Лос-Анджелесе и звездное небо. Мы любили выходить на заднее крыльцо и смотреть на звезды. Невдалеке шумел океан. Отец рассказывал нам разные диковинные истории про созвездия. А перед сном мы с Сейди устраивались на диване, по обе стороны от мамы, и каждый пытался завладеть ее вниманием. Мама постоянно твердила нам, чтобы мы не слишком верили в папины выдумки. Она рассказывала о громадной удаленности звезд и постоянно произносила разные научные термины из физики и химии, забывая, что мы с Сейди — не студенты, а всего лишь дети. Может, мама хотела нас предостеречь, чтобы мы не верили в мифы и богов, поскольку они слишком опасны?
Я помню нашу последнюю поездку в Лондон всей семьей. Помню встревоженные лица родителей во время полета. Нас с Сейди оставили в квартире у деда и бабушки. Я помню, как отец вернулся туда и сообщил, что с мамой произошел несчастный случай. Я это понял еще раньше, едва его увидев. До сих пор я никогда не видел отца плачущим.
Но с годами какие-то подробности забывались, и это мне не нравилось. Например, я уже не помнил запах маминых духов и звук ее голоса. И чем старше я становился, тем меньше помнил. Но чтобы забыть все начисто? И как только Зия с этим справлялась?
— А может, ты просто…
Она поняла мой глупый вопрос и перебила на полуслове:
— Нет, Картер. Я по-разному пыталась вспомнить. Бесполезно. Искандар — единственный близкий мне человек. Больше у меня никого нет.
— А подруги?
Зия посмотрела на меня так, будто я произнес незнакомое иностранное слово. Еще один глупый вопрос. Я ведь своими глазами видел: в Первом номе наших ровесников нет. Все были либо намного младше нас, либо намного старше.
— У меня нет времени на подруг, — наконец сказала Зия. — И потом, когда ученикам исполняется тринадцать, их распределяют по другим номам. Я единственная из оставшихся здесь. Мне нравится быть одной. Это здорово.