Красная река, зеленый дракон
Шрифт:
У Мансура такой татуировки точно нет. Почему-то наличие черной птицы на запястье удивило Пашу гораздо больше, чем бесконечная гибкость руки в зеленом плаще. Дверь больше никто не пытался открыть. Стихли и урчащие звуки, и стук. В щель между створками просунулась морда белого алабая. Пес посмотрел на курьера, молча затряс мокрыми ушами и убрал голову из щели. Попытавшись дернуть приоткрытую дверь несколько раз, Паша понял, что она снова не поддается. Стоящего на пороге владельца руки отчего-то было совершенно невозможно разглядеть. Во дворе стемнело еще не окончательно, но стоило взглянуть за дверь, сфокусировать взгляд на том месте, где рука начиналась, и вообще-то должны были находиться локоть, плечо и тело того, кто бешено ломился в дом еще несколько минут назад, как взгляд сразу
Он покинул прихожую, прошел в комнату. Бесконечная зеленая рука, словно водопроводная труба, начинавшаяся в темноте прихожей, уходила в пустую кладовую. На целлофане рукава мерцали дождевые капли. Ни посылки, ни Пашиного плаща на полу не было.
– Пиздец какой-то.
Паша, наклонившись, прошел под рукой. Висела она как раз на том самом уровне, где должна была быть вытянутая рука обычного человека. Хотя теперь, когда у нее не было видно ни локтя, ни кисти – больше напоминала какой-то толстый садовый шланг. Паша потрогал руку. На ощупь совершенно обычная, человеческая рука. Ничем не отличавшаяся от, например, его. Если не принимать во внимание ее неестественную длину и неподвижность. То, что пакет с посылкой, который до этого сжимала рука, только появившись в двери, принадлежит ему, Паша понял сразу. Точно так же, как и то, что зеленый плащ тоже его, на самом деле. Было очевидным, что если рука не проявляет никаких признаков агрессии, а тот, кто так и стоит за дверью, не намерен ее убирать, можно попытаться хотя бы забрать посылку. На корпоративный плащ Паша претендовать не стал.
В кладовой, лишенной окон, было темно и пусто. Зеленый рукав тянулся во мрак, туда, куда свет из входного проема уже не доставал. А кисть, похоже, упиралась в стену. Паша вытянул свои руки, пытаясь нащупать посылку в темноте. Но вместо стены или пакета его пальцы натыкались на пустоту. Стены, той, около которой он совсем недавно ходил в поисках каких-нибудь инструментов, не было. Паша сделал шаг вперед, потом еще один, задел плечом зеленую руку, которая не шелохнулась, но стены впереди так и не появилось. Дальше идти совершенно не хотелось. Поэтому Паша, выставив вперед правую ногу, стал тянуться в темноту изо всех сил, нащупывая хоть что-то твердое носком ботинка. Там, впереди, должна была быть стена. Он был уверен, что всего лишь несколько сантиметров отделяют его от досок. В этот момент что-то толкнуло его в спину. Паша оступился, на мгновение остался стоять на одной ноге, а после свалился в темноту. Краем глаза он заметил неясное белое пятно, мелькнувшее в дверном проеме, который почему-то превратился в стремительно уменьшающийся прямоугольник света, из которого все так же торчала непомерно длинная зеленая рука, уходившая во мрак.
Паша инстинктивно закрыл глаза, чувствуя, что падает.
А через секунду, открыв их, понял, что сидит на стуле.
Такие стулья он видел у своей бабушки, в Луге. Старый, «венский», может быть еще дореволюционный, с полукруглыми подлокотниками и скрипучими ножками. Попытавшись подняться, понял, что к стулу он привязан, а сам стул каким-то образом закреплен на полу. Встать было невозможно. Точно так же, как невозможно было разорвать синюю канцелярскую ленту, которой были примотаны его руки к подлокотникам – точно такую же, какой в офисе утром он приматывал посылку к багажнику велосипеда. Стул стоял посреди комнаты, внешний вид которой мало чем отличался от интерьера заброшенного дома. Такие же дощатые стены, правда, без окон, такой же пыльный деревянный пол. Зато, в комнате был массивный каменный стол, располагавшийся прямо перед Пашей. На столе лежал серый пакет, та самая посылка, которую курьерская служба «Искорка» обязалась доставить в поселок Карташевская не позднее 14:00 сегодняшнего дня. На противоположном от посылки конце стола стояла лампа с зеленым абажуром. Ее приглушенный свет был тем единственным, что позволяло хоть что-то разглядеть вокруг. А еще в комнате, определенно, была дверь. Потому что Паша
Руки в перчатках перекладывал бумаги из правой стопки в левую. На некоторое время замирали, поднимали лист с записями вверх, к темноте. Видимо, туда, где было лицо вошедшего. Наверное, он что-то читал. А затем газетный лист снова отправлялся на стол. Так прошло чуть меньше минуты. Затем вошедший отвлекся от газет, сцепил руки в замок, расположив их на куче бумаги, и обратился к Паше тихим, спокойным голосом с акцентом:
– Ну что ж, Павел… Павел, как видите – с делом вашим мы ознакомились. И оно не несет в себе ничего хорошего.
Паша молчал.
– Конечно, можно было бы сослаться на трудное детство, и прочее, но личность вы сформированная. Поэтому у нас к вам, даже скорее – у меня лично к вам, есть некое предложение. Я хотел бы дать вам возможность добровольно стать одним из тех, кто поможет нам. Раньше вы называли таких людей, кажется, зимогоры. "Uberwinternder mann, оставшийся в деревне на зиму горожанин. Так в русской традиции, в литературе. Так раньше говорили даже в деревнях. Традиции нужно знать.
– О чем Вы вообще? – Паша попытался повернуть голову, чтобы посмотреть, не стоит ли кто-то за его спиной. Сосед Валера, когда его задержали около вокзала, рассказывал, что опера часто работают в паре. По крайней мере, тогда с ним разговаривали двое. – Вы что, из полиции что ли?
Человек в черных перчатках не ответил на вопрос, и заговорил вновь, будто бы не слышал Пашиных слов:
– Павел, вы зря делаете вид, что не понимаете. Я ведь сказал, что про всю вашу деятельность, про все, что вы в деревне делали нам известно. Как же лично Вы предлагаете мне поступить, в таком случае, если намерения Ваши стали понятны?
– Да какие намерения? Я посылку должен был доставить. Вот эту, – Паша кивнул в сторону угла стола, где все еще лежал пакет, – доставить посылку и уехать. На Дачную 8. Это же этот дом, правильно все?
– Посылку? Этот пакет? А вы хоть понимаете, что в нем? Вам же известно, как и всем, кто находится в границах территории, что любые передачи запрещены.
Руки в черных перчатках потянулись к посылке. Человек, сидевший перед Пашей за столом, втянул посылку в темноту. А из темноты она появилась уже без упаковки. Обычная картонная коробка, которую руки в черных перчатках поставили на стол.
– Ты знаешь вообще, что в ней? – Говоривший немного изменил свой тон. – А что, если мы ее откроем, прямо сейчас?
– Открывайте… Я не понимаю, вы из полиции что ли? Там что, какие-то вещества запрещенные, или что? Вы меня подставить хотите? Я курьер просто, работаю от организации, что в посылке вообще не знаю, все вопросы к юрлицу. У меня у матери дядька в суде, в Питере, работает.
– Павел, я уже сказал Вам, причем очень понятно сказал, объяснил, что мы хотим. Хотим мы от Вас только сотрудничества, и ничего больше, – руки в черных перчатках начали осторожно разрывать мягкий картон, – а Вы продолжаете, раз за разом, говорить, что ничего не понимаете… Нам ведь почти день целый пришлось потратить на тебя. До тебя ведь уже четверо было. И они согласились. Почему ты отказываешься?
– Какие зимогоры, что за слово вообще?
– Есть такое слово. От тебя будет требоваться совсем немного. Ты будешь частично занят. Занят не весь, как вы там у себя говорите. Просто останься здесь на определенное время, и все.
– Где здесь, вы меня задержать собрались? Так основания должны быть. Я все понимаю, но всегда ж договориться можно. У меня плащ был, там документы, паспорт, карточка от офиса.
– Павел, карточки свои ты себе оставь. На них никто претендовать не будет.