Красная рябина

Аксёнова Анна Сергеевна

— Возвращался бы к нам. Хватит тебе по морям. Наплавался уж, поди, вволю, — сказал как-то отцу бригадир.

— Я уж подумывал, да море — оно крепко держит.

— Вот-вот, — подхватил бригадир, — тебя море держит, других завод, третьих наука. Одна земля-матушка только никого удержать не может.

— Не шуми, — сказал отец. — Кончится контракт — подумаю.

Вовка слышал этот разговор и, когда легли с отцом на сеновале спать, сказал:

— Конечно, папа, какой из тебя колхозник. Ты моряк. Они и моря-то

никогда не видали, думают, рыбу добывать — все равно что здесь с удочкой сидеть. Ты не слушай никого, пап… ничего они не понимают.

Отец помолчал немного.

— Главное — человеком быть, неважно, колхозник ты или моряк. Вырастешь — поймешь это. А пока спи.

— Но ты же не останешься здесь? — тревожно и настойчиво спросил Вовка.

— Сейчас и не могу: контракт.

Контракт у отца кончался через год. Вовка это знал и успокоился: за год много воды утечет, многое изменится.

Иногда отец, тщательно вымывшись после работы, надевал свежеглаженую рубашку, звал Вовку.

— В кино пойдем, на станцию. Беги, зови дружка своего.

Вовка бежал к Митьке. А тот уже сидел прилизанный, в ботинках, ждал собиравшуюся мать.

— И вы в кино? — удивлялся он. — Вот здорово! Мы с мамкой тоже собрались.

Почему-то каждый раз совпадало так, что, когда Вовка с отцом думали идти в кино, и Митька с матерью шли туда же. Как по уговору. Вовка радовался этому не только из-за Митьки, ему нравилось, что с ними шла тетя Наталья.

С ней было весело: по дороге в кино и обратно она любила пошутить, умела ловко и неожиданно остановить их с Митькой, если спор их после фильма того и гляди готов был перейти в ссору.

— Кто знает, что такое ВМД?

Ребята не сразу догадывались, что это шутка, пытались подсказать ей:

— Военно-морское дело?

— Нет, не то.

— Весенне-майское…

— Мери… Мелиративное…

— Не то, не то. Это значит — Вовка, Митька…

— Дурни? — подхватывали ребята. — Друзья?

— Долгоносые.

— Почему долгоносые?

— А вот потому, догадайтесь.

Ребята, забыв про спор, щупали носы, разглядывали друг друга и никак не могли понять, почему они долгоносые, когда носы у них были обыкновенные, даже скорее курносые. А тетя Наташа уже разговаривала с дядей Никифором о чем-то своем, взрослом, и оба шагали в ногу, оба были одного роста, и оба одинаково улыбались, когда смотрели друг на друга.

— А правда, папа, тетя Наталья красивая? — немножко стесняясь, сказал однажды Вовка.

— Правда, — серьезно ответил отец.

И Вовка был рад, что отец не засмеялся, согласился с ним.

V

Был выходной день. Вовка с отцом возвращались с рыбалки. Тайка с ними не ходила: почему-то сегодня ее нигде не было видно.

Когда же шли мимо ее дома — низенькой от старости, полуразвалившейся избы, — услышали приглушенные крики.

Отец тоже остановился. У плетня стояли две женщины,

слушали.

— Что это?

— Лысаковы воюют, — охотно откликнулась одна из женщин.

Отец кинул на них злой взгляд.

— Нашли забаву. — И быстро зашагал к избе. Вовка ухватил его за руку.

— Пап, не ходи, не надо.

Отец вырвал руку. Лицо у него побелело, губы вытянулись в ниточку.

— Не ходи, пап!

— Отойди! — как чужому, сказал отец.

Он рывком распахнул дверь и крикнул:

— Пожар!

В избе сразу стихло. На Никифора уставились обезумевшие от ярости глаза мужчины и женщины.

— Где пожар? — спросила, приходя в себя, Тайкина мать.

— Я думал, у вас пожар. Ошибся, значит.

Женщина торопливо пригладила волосы, мельком взглянула в зеркало.

— Проходи, чего на пороге стоишь. Не вовремя только пришел.

— По-моему, в самый раз, — недобро усмехнулся Никифор.

Пьяный мутно глядел на него, еще не сообразив, продолжать ли драку или попросить денег на водку.

— А дети где? — спросил, оглядываясь, Никифор.

Под кроватью зашуршало. Никифор подошел, наклонился.

— Не бойтесь, выходите.

Красные, заплаканные, грязные от пыли вылезли Тайка с Юрочкой. Тайка бочком проскользнула мимо, за ней выскочил из избы Юрочка.

Пьяный наконец разглядел, кто к ним пришел, полез целоваться.

— Никишка, дружок.

Но его быстро сморило, он улегся на лавку и уснул.

— Ну и жизнь у тебя — смотреть страшно, — сказал Никифор женщине. — А ведь было время — самой красивой девкой в районе считалась.

Женщина негромко заплакала.

— Думала ли я когда такое. Все подружки от зависти лопались, когда он посватался. И тебе, дура, из-за него отказала.

— Что об этом теперь говорить, — сурово оборвал Никифор.

— Сколько слезами умывалась, тебя вспоминая, — продолжала женщина.

Никифор еще более сердито прикрикнул:

— Хватит, незачем старое ворошить! Теперь думать надо, что с ним делать, — кивнул он на пьяного.

— А что думать. Одно осталось — в петлю.

— Лечиться пробовал?

— И слушать не хочет. Единственная, говорит, отрада. С тех пор как руку ему оторвало, так все прахом и пошло.

Женщина продолжала плакать.

Тайка сидела под дверью с той стороны, слушала. Новость, что мать когда-то отказала дяде Никифору, не вышла за него замуж, ошеломила ее. Она живо представила себе, что было бы, если бы дядя Никифор был ее отцом. Тайка даже застонала от обиды на мать.

Совсем маленькой Тайке откуда-то попался журнал с яркими красивыми картинками. На одной из них была нарисована роза. Она была совсем как настоящая — красная в середине, бледная по краям. Капельки росы на ее лепестках, казалось, вот-вот упадут. Тайке очень захотелось нарисовать такую же. Но она никак не могла взять в толк, чем же нарисовать красную розу: цветных карандашей или красок у них в доме не водилось.