Красная Шапочка выходит на охоту
Шрифт:
— Не всё, — возразила я. — Хочу знать, зачем и как ты убивал девушек. Они видели, как ты прятал награбленное в тайник?
— Мне кажется, он на грани, — негромко произнес Лагар. — Ему и в самом деле нужен врач.
— Врача, врача!.. — заблажил вафельщик. — Вы хотите, чтобы я умер?!.
— Хочешь жить и получить прощение, рассказывай всё, как есть, — приказала я.
— Я же всё рассказал!.. — забился он в припадке. — Позовите доктора! Доктора!.. Хотя бы перевяжите раны, злодеи!..
— Марсово
— Я не убивал девушек!..
— Лжёшь, — ровно сказала я, надавив ему на плечо, из которого торчала стрела.
— Не лгу, мамзель! — вскрикнул вафельщик, гримасничая от боли. — Это не я, клянусь!.. Это другой, который продал душу дьяволу… Он — проклятый оборотень!..
— Что ты врёшь, — не выдержал Лагар, но я остановила его жестом, и он замолчал.
— Говори, иначе тебя и доктор не спасет, — процедила я сквозь зубы и пнула вафельщика в раненое колено.
Он заорал дурным голосом, Лагар хотел что-то сказать, но промолчал, и в это время в камеру вошел доктор Бужере.
— Что вы делаете?! — воскликнул он, бросаясь ко мне и убийце. — Я требую, чтобы немедленно прекратили пытки! Этому человеку нужна помощь, и вы не имеете права истязать его!
— Имею, — холодно сказала я. — Если надо узнать правду.
— Защитите меня, месье! — закричал вафельщик, пытаясь поцеловать доктору руку. — Она пытала меня!
— На каком основании… — гневно начал доктор Бужере, раскрывая чемоданчик и доставая бинты.
— Девушка из Красных Шаперонов, — невозмутимо сказал Лагар. — Так что не слишком болтай о правах и свободах.
— Шаперон?.. — Бужере посмотрел на меня с любопытством, а вафельщик вцепился в него, дрожа, как осиновый лист.
— Мы с Анной-Ми прибыли сюда с заданием, — сказала я. — Прошу вас быстрее оказать помощь преступнику и уйти.
— Не оставляйте, не оставляйте!.. — вафельщик плакал, размазывая слёзы по грязному морщинистому лицу. — Они убьют меня, месье!
— Не убьют, — ответил он, разрезая на нём рубашку. — Но если вы виновны, то ответите по закону.
Он смазал рану, ловко вынул болт и бросил его на стол, посмотрев на меня быстро и исподлобья.
— Вы всех провели, мадемуазель, — Бужере щедро полил рану настойкой, заставив своего пациента снова взвыть от боли. — Но я всё равно буду настаивать, чтобы с этим человеком обращались по-человечески.
— Он — убийца, — возразила я.
— Это решит суд, — парировал доктор. — Отойдите, прошу вас. Вы загораживаете мне свет.
Я нехотя отошла к Лагару, и мы встали рядом — плечом к плечу.
— Он не оборотень, точно, — шепнула я графу, пока Бужере перевязывал рану на плече. — Нет раздражения на серебро.
— Думаете, он говорит правду? — спросил граф. — Про жертвы на Марсовом поле?
— Возможно —
— Немного потерпите, — велел Бужере, вытаскивая болт из плоти. — Потерпите…
— Слишком с ним не нежничайте, — сказала я доктору. — Он этого не заслуживает.
— Милосердия заслуживает каждый, — наставительно ответил Бужере.
Болт был вынут, и кровь из раны ударила пульсирующим фонтанчиком, отчего вафельщик потерял сознание, и доктору пришлось приводить его в чувство.
— Я хочу жить, доктор, — простонал вафельщик, кряхтя и тяжело отдуваясь, пока Бужере пытался остановить кровотечение. — Вы обещаете, что я буду жить?
— Ваша рана не смертельна, — успокоил он его. — Мадемуазель Медхен проявил исключительную меткость. Даже не перебила вам кости.
— Это хорошо, — выдохнул вафельщик, и сразу перестал причитать и бояться, к моему огромному неудовольствию. — Я столько раз видел смерть… — откровенничал вафельщик. — И на дороге с ярмарки, и в дюнах, и на Марсовом поле… Мои руки в крови, но я хочу жить. Вы понимаете, доктор?
— Понимаю, понимаю, — ответил он мягко. — Обещаю, вы будете жить. А пока не волнуйтесь и помолчите, мне надо обработать рану. — А вы, — он обратился к нам с Лагаром, — будьте добры, обеспечьте этого несчастного водой. Он потерял много крови, ему необходимо обильное питье.
Мы с графом стояли у дверей камеры, и в это время вафельщик поднял голову, посмотрел на нас и ухмыльнулся.
Всё ясно. Как только убедился, что его жизни ничего не угрожает — сразу потерял страх. Надо было ещё потянуть с доктором. Граф нашел мою руку и незаметно пожал. То ли предупредил, что надо сохранять выдержку, то ли снова начал ухаживать. Я освободилась и спрятала руки за спину. Сейчас было не время ни для предупреждений, ни для ухаживаний.
— Принесите воды, — попросила я графа.
Он вышел и вскоре вернулся, поставив на пол перед доктором кувшин с водой и кружку.
— Кружка могла быть почище, — заметил Бужере и дал вафельщику напиться. — Пейте как можно больше, — велел он раненому. — Чем больше пьёте, тем быстрее поправитесь. А теперь приподнимитесь немного, мне надо завязать бинты.
Наконец, перевязка была закончена, Бужере вытер руки, собрал бинты и корпию, и позвал:
— На два слова, мадемуазель.
Мы вышли из камеры, остановившись на пороге. Я не хотела терять вафельщика из виду, и мне было совсем неинтересно, что такое собирается сообщить мне Бужере. Наверняка, заведет вечную песню либералов об уважении прав убийц и прочего сброда.