Красная Шапочка выходит на охоту
Шрифт:
Франко тактично промолчал, но я не смогла промолчать.
— При чем тут проклятье? — сказала я, коснувшись плеча графа. — Она была человеком, и пошла на убийства ради богатства и власти. А ты — считавший себя проклятым — хотел помочь своим людям. Дело не в проклятье, Рауль. Дело в сердце. Всё дело в человеческом сердце — добром или злобном, бескорыстном или жадном…
— Красивые слова, — усмехнулся он криво, и меня не на шутку испугала эта усмешка.
— Послушай, — я встала перед ним и взяла его лицо в ладони. —
— Значит, он убил мадам Бюссар и мадам Латуф? — спросил Рауль, накрывая мою руку своей и потираясь щекой о мою ладонь.
— Нельзя заигрывать с дьяволом, можно и заиграться, — сказала я. — Старухи заигрывали и доигрались. Они слишком много начали болтать про проклятье Лагаров. Анастейша рассказала об этом Саломее, а когда проболталась и мне, Саломея предупредила доктора, и он пришел к мадам Латуф со своей особой микстурой. Той самой, которую потом дал вафельщику. Я была такой дурой — он отравил единственного свидетеля у меня на глазах, а я не догадалась.
— И я не догадался, — ответил граф, сжимая мою руку всё сильнее и потихоньку притягивая меня к себе. — Но в конце концов ты его вычислила.
— Благодаря Анне-Ми, — призналась я. — Когда мы только приехали в Ардеш, она сказала: «Оборотень — тот, кого мы не подозреваем. Тот, кто держится в тени. Я, скорее заподозрю Бужере, чем…», — тут я замолчала и отстранилась от Лагара, вдруг вспомнив, что стою перед мужчинами с голой грудью.
Отвернувшись, я торопливо стянула вязки корсажа, краснея от стыда, но горячая и тяжелая рука графа легла на мое плечо, разворачивая, лаская.
— Что же ты остановилась? — спросил он. — Договаривай. Ведь ты с самого начала подозревала меня.
— Да, — ответила я.
— Но ты ошибалась.
— Да, — снова сказала я. — И прошу у тебя прощения за эти подозрения.
— А я от души тебя прощаю, — он обнял меня, прижимая к себе так осторожно, будто я была хрустальной и могла сломаться в его объятиях. — Мадемуазель MJV. Мари-Жанна Валле, — голос его звучал хрипло и волновал меня до дрожи в коленях. — Вот я и узнал твоё имя. Красивое имя. Такое же красивое, как и ты.
— Ты действуешь так осторожно, — поддразнила я его. — Раньше был смелее. Боишься, что тоже зарежу?
— Боюсь, что оттолкнешь, — сказал он серьезно.
Вместо ответа я обняла его, обхватив за шею крепко-крепко, и уткнулась лицом ему в грудь, позволяя себе несколько слезинок. Нет, Саломея была неправа. Слёзы — это не слабость. Слёзы — это очищение души. И ещё — счастье. А сейчас мне хотелось плакать от счастья. Пусть даже это счастье было с привкусом горечи.
Де Неваль кашлянул и посмотрел на восток, где небо розовело, встречая рассвет. Я опять покраснела, потому что совсем позабыла, что на поле мы не одни, и помимо двух трупов
— Солнце скоро взойдет, — невпопад сказал граф.
— Душа Анны-Ми теперь может покоиться с миром, — произнес де Неваль. Он не поворачивался к нам, и я догадывалась — почему.
Но слёзы — это не признак слабости…
— И её душа обрела покой, и души всех жертв Ардеша, — сказала я, а потом вывернулась из объятий графа-оборотня и сказала с нарочитой строгостью: — Всё, хватит нежностей. Мне ещё писать донесение в Орден.
— Мари, — позвал Лагар и поймал меня за руку. — Донесение — это потом. Ответь, что будет с нами?
— С нами? — переспросила я, притворившись, что не понимаю.
— С тобой, и со мной, Мари. Ты ведь из ордена Красных Шаперонов, ты должна убить меня.
Нашел время говорить об убийствах! Ардешу и так хватит убийств на триста лет вперед!
— Считай, что это произошло, — сказала я небрежно. — Я напишу, что оборотень убит. Кстати, что это за тварь? Та, которая… — я указала в сторону камней, где погибла Саломея.
— Африканская гиена, — ответил де Неваль. — Я видел таких, когда мы с отцом путешествовали. Одно время люди словно свихнулись — везли этих зверенышей сюда, пытались одомашнить, как собак. Ни у одного не вышло.
— Егерь… — сказала я, пораженная внезапной догадкой.
— Что? — переспросил де Неваль.
— Егерь! — воскликнула я. — Местный егерь, который ездил в Африку. Вспомни, Рауль, он ничуть не боялся шнырять один по лесу, отыскивая волка. Еще и насвистывал при этом. Это он привез гиену, и она убежала от него. Он искал именно её.
— Я немедленно обыщу его дом, — посуровел де Неваль. — Если он причастен, его сурово накажут.
Но наши догадки и разгадки, похоже, совершенно не интересовали графа.
— Значит, Лагар спасен от стрелы Шаперона, — произнес он, лаская мою ладонь. — Но ты… ты уедешь?
— Что ты имеешь в виду? — я опять сделала вид, что не понимаю.
— Ты оставишь меня? — задал он вопрос напрямик.
— Я принадлежу ордену Шаперонов, ты же знаешь… — начала я растерянно.
— Ты принадлежишь мне, — перебил меня граф и заглушил мои протесты поцелуем.
Я не стала сопротивляться, позволив себе и ему поцелуй, который показался мне слаще райских песен. Я — Мари-Жанна Валле, из Ордена Красных Шаперонов — обняла оборотня за шею и целовалась с таким пылом, будто от этого зависела моя жизнь.
Граф оторвался от меня, но из объятий не выпустил.
— Если ты решишь когда-нибудь оставить меня, Мари, — сказал он, тяжело дыша и пожирая меня взглядом, — видит Бог, я украду тебя и унесу в горы, и съем там. До последней косточки.
— Арбалет всегда при мне, месье оборотень, — ответила я, ничуть не напуганная его словами, потому что в них не было угрозы.
— По-моему, донесение надо написать мне, — сказал Франко. — Я сообщу, что обе девушки из клана Шаперонов храбро разоблачили оборотня и двух убийц, но сами пали в неравной схватке.