Красная смерть
Шрифт:
Я шарахнулся от нее и промямлил:
– Я больше не выдержу. Зачем ты приехала? – Голос мой звучал умоляюще.
– Крыса обезумел.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Он сошел с ума. Свихнулся.
– Этта. – Я старался говорить как можно спокойнее. Желание обнять ее на миг угасло. – Расскажи мне, что он сделал.
– Он чуть ли не каждый день заявлялся домой в два часа ночи. Пьяный в стельку. Размахивал то и дело своим длинноствольным револьвером. А то стоял посреди улицы и вопил, что это он купил мой дом и сожжет его, если мы
– Как?
– Не знаю, Изи. Крыса сошел с ума.
В общем, это всегда соответствовало истине. Еще когда мы были молодыми, Крыса не расставался с револьвером и ножом. Он убивал людей, которые вставали поперек его дороги или мешали зашибить деньгу. Крыса убил своего отчима, дедушку Риза, но он редко покушался на своих друзей, и я не ожидал, что он поднимет руку на Этту-Мэй.
– Ты хочешь сказать, это он заставил тебя бежать из Техаса?
– Бежать? – Этта была удивлена. – Я никогда не убегала от этого человечка с крысиной мордой, как и от какого-нибудь другого создания Божьего.
– Так почему ты приехала сюда?
– Что сказал бы Ламарк, став взрослым, узнав, что я убила его отца? Знаешь, каждую ночь, когда он вопил на улице, я держала его под прицелом.
Я вспомнил, у Этты было ружье 22-го калибра и револьвер 38-го.
– После того как он вытворял все это день за днем в течение месяца, я решила его убить. Но в ту ночь, когда я собиралась это сделать, Ламарк проснулся и вышел из своей комнаты. Я как раз поджидала Реймонда. Малыш спросил, зачем я сижу с ружьем. Ты знаешь, я никогда не лгу своему сыну. Я сказала, будто собираюсь упаковать ружье, потому что мы едем в Калифорнию.
Этта потянулась ко мне и взяла мои ладони в свои.
– Это было первое, что пришло мне в голову, Изи. Я не вспомнила о матери или сестре, живущих в Галвестоне. Я подумала о тебе. Подумала о том, каким ты был милым, прежде чем мы поженились с Реймондом. И вот приехала к тебе.
– Столько лет спустя я внезапно возник в твоей памяти?
Этта улыбнулась и взглянула на наши переплетенные пальцы.
– Пожалуй, Коринтия отчасти помогла мне в этом.
– Коринтия?
Она была нашей подругой из Хьюстона. Я повстречал ее как-то в "Таргетс-баре", взял бутылку джина, и мы сидели с ней всю ночь и пили, как мужчина с мужчиной. А утром я признался ей в своих самых сокровенных чувствах, выболтал все тайны. Я не раз испытывал на себе предательское влияние алкоголя.
– Я написала ей о Крысе, когда это все началось, – сказала Этта. – И она ответила мне, будто ты до сих пор ко мне неравнодушен, и посоветовала приехать.
– Тогда почему ты не у нее?
– Так оно и должно было быть, милый. Но пока мы добирались, я так много думала о тебе, рассказала Ламарку, и в конце концов мы решили поехать прямо к тебе. И ты знаешь, я так рада нашей встрече!
– Правда?
Этта кивнула. Она искренне улыбнулась, и прошедшие годы исчезли, будто их и не бывало. Годы после той ночи, проведенной с Эттой, самой
Ламарк никогда прежде не видел телевизора. Он не отрываясь смотрел все передачи подряд, даже новости. В этот вечер козлом отпущения был Чарльз Винтерс. Оказывается, он похищал секретные документы в правительственном учреждении, где работал. Диктор сообщил: если вина будет доказана, его приговорят к тюремному заключению на четыре срока, каждый из которых – девяносто девять лет.
– Что такое команиск? – спросил Ламарк.
– Ты думаешь, я знаю все, о чем говорят по телевизору, только потому, что он стоит у меня дома?
– Угу, – сказал он. Ламарк был истинное сокровище.
– Так ты спрашиваешь о коммунистах? Коммунисты бывают всякие, Ламарк.
– Вот один из них. – Ламарк ткнул пальцем в экран. Но изображение мистера Винтерса уже исчезло. Вместо него появился Айк, размахнувшийся клюшкой от гольфа.
– Коммунисты думают, жизнь станет лучше, если сломать все, что есть в Америке, и сделать так, как в России.
Ламарк сидел, вытаращив глаза и раскрыв рот.
– Значит, они хотят сломать мамин дом и телевизор?
– В том мире, который они хотят создать, ни у кого не будет ничего своего. И этот вот телевизор будет общим для всех.
Ламарк сжал свои кулачки и задиристо подпрыгнул.
– Ламарк! – закричала Этта. – Что это на тебя нашло?
– Команиск хочет забрать наш телевизор!
– Тебе пора спать, малыш.
– Ну нет!
– А я говорю – да, – мягко сказала Этта.
Она наклонила голову и откинулась на спинку кушетки. Ламарк потупился и побрел выключать телевизор.
– Пожелай дяде Изи доброй ночи.
– Доброй ночи, дядя Изи, – прошептал Ламарк.
Он взобрался на кушетку, чтобы поцеловать меня, а потом заполз на колени к Этте, и она отнесла его в мою спальню.
После ужина мы решили, что они будут спать в моей постели, а я устроюсь на кушетке.
Глава 4
До полуночи я лежал на кушетке, тупо глядя на телеэкран, где светилась заставка. Я курил "Пэл-Мэл", пил водку с газированным грейпфрутовым соком и думал о том, сможет ли меня убить Крыса, окажись я в федеральной тюрьме. Пожалуй, сможет.
– Изи, – позвала Этта из спальни.
На ней было атласное платье кораллового цвета. Сев на стул справа от меня, она спросила:
– Ты спишь, детка?
– Да нет. Просто лежу и думаю.
– О чем?
– О том, как я поехал в Галвестон, чтобы увидеть тебя. Вы тогда только что обручились с Крысой.
Она улыбнулась мне, и я с трудом удержался на месте.
– Ты помнишь ту ночь? – спросил я.
– Конечно. Это была славная ночь.
Я кивнул.
– Да. Видишь ли, вот это как раз и скверно, Этта.