Красная тетрадь
Шрифт:
После Вера от их с Алешей имени объявила праздник по поводу основания нового прииска и раздала всем желающим копеечные пряники и даровое кислое вино. Рыжий Матвей нес коробку и дарил встречным девкам разноцветные ленты. Счастливые девки визжали от радости и целовали мальчишку. Собаки скалили желтые клыки, племянники Алеши ухмылялись глиняными улыбками. Веселье!
Потом наступили будни. С объявлением Вера не торопилась, и, когда дошло до дела, оказалось, что торф уже вскрыт, машина, амбар и барак на живую руку построены. Кто и как строил машину? Кто проводил геологоразведку, разметку, пробы и т. д.? Неужели всесторонне талантливая Вера сумела настолько разобраться в бумагах покойного Печиноги?! Или инженер-самоучка обнаружился среди остяков, родственников Алеши? Не могу в это поверить.
Но для прииска
– Вы знаете, какое жалованье она им предложила? – спрашивает Марья Ивановна.
– Знаю, в полтора раза больше. За полсезона почти столько же, сколько у вас – за сезон…
– Но ведь они взяли аванс… Они ведь не могут просто так уйти, правда?! Это не по-человечески. Мы ведь так много для них делали для них все эти годы… Школа, амбулатория, штрафы сократили, выходные во все церковные праздники давали…
В глазах – надежда. Как будто бы мое, здесь и сейчас сказанное слово что-то значит для приисковых рабочих.
Увы, Марья Ивановна! Будучи дочерью Гордеева и крестьянкой по рождению, вы так и не поняли рабочей души. Всяческие блага, дарованные им высочайшей хозяйской милостью, они воспринимают оч-чень неоднозначно. Едва ли не угождая по мелочам, вы с Дмитрием Михайловичем не давали им главного – правды о состоянии дел. Приисковые рабочие невежественны, простодушны, часто попросту глупы и жестоки. Но они не скоты и не идиоты. Ситуация с грядущим истощением песков очевидна для них также, как и для хозяев. Имея семьи и какие-то свои интересы, они не могут не думать о будущем. И выходными в церковные праздники им глаза не залепишь. Насколько я успел узнать, умная Вера во всем играла от противного.
«Условия у нас жесткие, зато и деньги живые. Никаких школ в тайге, изб-читален и прочего. Для лечения сгодится и самоедский лекарь. А нужен будет доктор, доставим больного в город. Обещаю. За пьянки, прогулы и прочее – штрафовать и увольнять будем нещадно. В дальнейшем – работать на артельном подряде. Один – за всех, все – за одного. Кто не хочет работать и зарабатывать, тот и близко не подходи. Зову молодых и смышленых, тех, кто в будущее смотрит. Делать будем одно дело, потому сразу вам все говорю как на духу. Песков на «Счастливом Хорьке», по расчетам, хватит лет на десять, как минимум. Есть еще два разведанных места, сейчас на них анализ ведем и бумаги собираем. Как повернется, теперь доподлинно сказать нельзя, но только, скорее всего, и там тоже прииски будут. Нынешняя машина – прошлый век. Хотим потом, как развернемся, ставить новые, из Европы, или со своими мастерами покумекать. Умельцы из Кузятина сказали, что будут думать, как к нашим особенностям приспособить. Стало быть, нужны мастеровые, специалисты со знаниями, а не просто кайлом да лопатой махать. Будем учить тех, кто может и хочет. Заработки соответственно. На неквалифицированные работы на следующий уже сезон возьмем каторжников. Южная разведка говорит, что на границе степи можно строить прииск с круглогодичной добычей. Следовательно – поселок. Вокруг земли – плодороднее не бывает, хоть на хлеб мажь. Кто крестьянское ремесло не забыл и работы не боится, тому воля вольная – и денежки рекой в карман. Зимой – на прииске контракт, летом – на земле. Заработки в пять, шесть раз можно более сделать, чем у вас сейчас. Железная дорога, хоть медленно, да тянется через Сибирь. Как дойдет до нас, так зерно и прочее рекой хлынет в Россию. Это такие возможности для деловых людей, что дух захватывает. Основатель ваш, Иван Гордеев, кто помнит, всегда про то говорил. И мой муж, Матвей Александрович, мне про то же толковал. Сибирь, говорил, такие богатства имеет, что при правильном их использовании умными, образованными людьми всю Россию за пояс заткнет. На то и нацеливаемся. Грамотным могу показать расчеты, остальным – пусть товарищи объяснят. Кто хочет в люди выбиться, дом полной чашей и детей учиться послать, наверх, в будущее подтолкнуть – тем к нам дорога. Кому бездельничать, болтать про права и свободу, да водку пить – тем мимо. Мы с Алешей сами тому порука: я – крестьянка, в крепости родилась, в детстве гусей пасла, Алеша в своем остяцком стойбище в голодный год кору грыз – где мы теперь? Кто нам помог, кроме нас самих? А Иван Гордеев? Начинал-то он как раз с тачкой, насколько я поняла. Да ваша земля сама собой богатырей родит, будь хоть из русских, хоть из инородцев. Любой надеяться и работать может…»
Господи,
Да ведь Марья Ивановна ждет моего слова… Ну отчего я всегда попадаю в перекрестья чужой паутины? Может, оттого, что у меня не хватает смелости сплести – свою?
– Разумеется, они не уйдут. Контракты у вас на руках. Полиция, казаки по-любому на вашей стороне…
– Мне б не хотелось казаков, силой… Кровь может пролиться… – Марья Ивановна поежилась и плотнее закуталась в ткань, оборачивающую верх ее фигуры – не то шаль, не то плед, я толком не понял.
– Вера Михайлова не заинтересована в бунте, – подумав, сказал я. – И даже в серьезных беспорядках. Горная и иная полиция довольно тщательно следят за ними с Алешей, и они не могут этого не понимать. Откуда взялось это золото? Кто подготавливал все документы по геологоразведке? Кто руководил начальным, уже проделанным циклом работ? Кстати, вы не знаете, откуда взялось это идиотское название: «Счастливый Хорек»? Почему – хорек? В чем его счастье?
– Знаю, – Опалинская мотнула подбородком, словно отгоняя слепня. – Но не хочу об этом говорить… Ладно. Пусть сама Вера в бунте не заинтересована, в этом я с вами согласна. Но нет ли других сил, которые преследуют другие цели и могут просто воспользоваться подвернувшейся ситуацией?
Я был удивлен ее неожиданной проницательностью и совпадением наших мыслей. Я как раз сам думал об этом. И результаты моих размышлений получались самые неутешительные…
В голове Гликерии Ильиничны все перемешалось. От радости, тревоги и переживаний она едва не забывала, как саму-то себя звать. Естественно, что и название егорьевского трактира, сказанное ей сердобольной Агафьей, выветрилось из памяти. Пожилой возчик по многолетней привычке остановился на площади, где почта и «Луизиана».
– Сюда, что ль? – спросил он. – Трактир хотели? Туточки.
«Луизиана» – подслеповато прищурившись, прочла Гликерия Ильинична. Вспомнилось, что название должно быть какое-то диковинное, нерусское.
– Сюда, милый! – кивнула старушка. – Выноси вещи.
От дверей трактира уже трусил к будущей постоялице длинный и тощий слуга Георгий.
Время на дворе стояло уж позднее, в которое порядочные люди, а не тати ночные, давно спят в своих кроватях, но Гликерия Ильинична, накинув плату, велела уж доехать нынче, так как терпежу не было никакого.
Трактирщица Роза с порога разглядела необычное возбуждение пожилой постоялицы. Однако, приличия и годами сложившийся этикет придорожного трактира требовали не набрасываться с вопросами, а сначала накормить, напоить и мягко уложить старушку. Двигаясь удивительно ловко для своей непомерной толщины, Роза сама обслужила знатную, небедную и необычную гостью (то, что Гликерия Ильинична – дворянка и не стеснена в средствах, Роза привычно и ненавязчиво выяснила сразу и между делом). Одинокая старушка-дворянка, путешествующая по просторам Сибири, – это может быть страшно интересно. Должно быть, речь идет о каком-нибудь ссыльном из столиц или каторжнике. Захомутали, небось, знатного мальчишку нигилисты-вольнодумцы, задурили ему голову, а потом кинул каку-никаку бомбу и пропал ни за грош. Теперь вот мать едет самолично, чтобы облегчить участь сына, подмазать, где надо… Как это печально, и как понятно! У Розы еще с утра чесались уши, что много лет служило верной приметой – к новостям. Однако, день минул, а ничего не случилось. Толстая трактирщица со вкусом «заела» неудачу двумя тарелками бараньего гуляша с тушеной капустой и уже готовилась лечь спать, а тут – и на тебе! Не врут-таки приметы! «Ты не спи, Самсон! – предупредила она мужа. – Я приду, и все, как есть, тебе расскажу».
С поистине материнской заботой устроив старушку в лучшей комнате на пуховой перине, Роза принесла на подносе чай и мелко наколотый сахар.
– Розочка, душа моя! – едва увидев трактирщицу на пороге, сразу же приступила к делу Гликерия Ильинична. – Знаете ли вы Опалинского Дмитрия Михайловича?
– Знаю, конечно, как не знать! – степенно согласилась Роза. – Мы с ним с давних пор накоротке. Частенько к нам в трактир захаживает отобедать, или уж к сыну моему…
Дмитрий Михайлович после женитьбы практически не бывал в «Луизиане», но Роза решила на всякий случай прихвастнуть важным знакомством. Проверить трудно, а мало ли как обернется…