Красно Солнышко 2

Авраменко Александр Михайлович

— Прибываем, воин.

Кивнул в знак благодарности. Вот тоже примета новой жизни. Раньше бы и в голову не пришло поблагодарить услужливого матроса, поскольку тот наверняка простолюдин, а он — рыцарь. Каким же шоком стало то, что сам Император не кичится своим происхождением и голубой благородной кровью, а наравне со своими челядинцами, к примеру, ест из одного котла! Носит такую же одежду, как и остальные славы, и, главное, не делает различия между выходцами из тех народов и родов что населяют Империю! Да ещё какую! Огромнейшую! Равной которой нет во всём свете! Раскинувшуюся на два континента, населённую больше чем ста миллионами подданных! И не просто подданных, а свободных людей, любящих своего государя искренне, первое, трудящихся не из под палки, а по совести

и чести. Каким удивлением было узнать, что в Империи не знают, что такое воровство, разбойничьи шайки, голод и болезни! В старушке Европе эпидемии с завидной регулярностью опустошали густонаселённые страны и города, оставляя после себя редких счастливчиков. А тут… Даже города было невозможно сравнить с европейскими! Большие, светлые, практически без стен — здесь они ни к чему. Но самое главное — чистые и ухоженные! Когда Алекс немного освоился, Дар отправил его с каким то мелким поручением на юг, в Куско, и бывшего рыцаря увиденное настолько шокировало, что он долго приходил в себя после поездки. Не физически. Душевно. А сколько новых знакомых удивили тевтона до глубины души своим образованием, щедростью, добротой! И, конечно, сын… Марк вытянулся, окреп, стал совсем другим и внешне, и по характеру. Когда они виделись с ним последний раз шесть лет назад, был слабенький хилый мальчик, тощий от недоедания, в грубых, хотя и чистых лохмотьях. Запуганный, словом, как метко говорят славы — не от мира сего. А теперь… Отцу по грудь, плечи всего чуть уже родительских, знает целых три языка, и на всех говорит бегло, без запинки. Только вот родную речь почти позабыл… Воспитатели в казарме на него не нахвалятся — умом быстр, смел, воинскую науку осваивает легко, словно она у него в крови. Ведь сдержал свой слово князь-друг, позаботился о чужом ребёнке, словно о родном. Поначалу дичился парень, хотя и не подавал виду, когда с родителем встретился, потом оттаял, снова принял. А Алекс смог, наконец, не таясь назвать себя отцом. С гордостью, а не тайно и со смущением. Это — не Орден. И не Европа. Правда, подарок сыну от Дара насторожил — с чего бы вдруг его сыну, да рабыню дарить? Притом — сарацинку, и младше самого парня? Но раз князь так решил — пусть и будет. Дар зря никогда ничего не делает. И девчонка вроде старательная. Во всяком случае, послушная точно. Что ни скажешь — делает. Марк её не обижает, она для него словно предмет мебели. Собственник… Невольно рыцарь улыбнулся, на душе тепло стало… Через месяц армия отправляется в поход. Когда увидел, где будут сражаться — даже дух перехватило. Ничего себе, однако, замашки у славов. Потом понял — для них это обычное дело…

…Дрогнул корпус корабля, когда натянулись швартовые концы, за тумбы причала торгового обмотанные. Навалился со скрипом на подушки хлопковые, к бокам прибитые, для сохранности. Чуть погодя бухнула сходня, Алекс оглянулся — вот они, оба. Крепкая фигура сына с заплечным мешком за спиной, уже одетая в платье славов тоненькая девочка с небольшой котомкой.

— Пошли?

— Пошли. Веди, сын.

Тот шагнул первым, потом сам родитель, и, последней, засеменила своей походкой маленькая рабыня. Спустились по даже не дрогнувшим доскам сходни, ступили на каменный причал. Тевтон осмотрелся по сторонам — небольшой, по сравнению с уже привычными ему городок. Тысяч на пять жителей, вряд ли больше. Скорее даже меньше. Марк уже привычно шагал по вымощенной, как повсюду, улочке, ведущей вверх, где привольно раскинулись небольшие дома, обнесённые аккуратными оградками. Людей практически не было, и догнав сына, отец спросил:

— А где все?

— Работают, папа. Кто в море, рыбу добывает, а кто вон там…

Показал рукой на раскинувшиеся в стороне от городка длинные сараи. Там действительно суетился народ.

— Город этот рыбой знаменит. Почитай, самая вкусная морская снедь здесь делается. Пробовал палтус?

— Конечно!

Рыцарь вспомнил громадные, нежные куски вкусно пахнущего дымком белого мяса, в котором практически не было костей.

— Вот здесь его и делают. Да много чего ещё. Викинги, они ведь не только мечом махать умеют…

—

Викинги?!

Алекс вспомнил страшную молитву франков «от неистовства норманнов, избави нас, о, Господи», и не поверил своим ушам:

— Так здесь живут викинги? У славов?!

— Да, пап. А что тут такого? Славы принимают всех, кто приходит к ним с миром, следует их обычаям и живёт своим трудом. А норги — они тоже такие же люди, как и мы…

…Уже не отделяет себя от славов. Совсем стал не похож на своих сверстников…

— Ладно. А куда мы идём?

— К матушке моей приёмной, Гудрун Сванссон. Куда же ещё?

Рыцарь на миг остановился:

— Погоди, сын. Ты говоришь, к приёмной матушке? Насчёт тебя — ладно. А нас она примет ли? Викинги, насколько я знаю, народ гордый. И вдруг свалимся женщине на шею — безродный воин, да рабыня. Не погонят ли тебя с нами за компанию со двора?

Парнишка рассмеялся, махнул рукой:

— Скажешь, тоже, пап! Пошли быстрей! Эй, живность ходячая, наддай ходу!

Рявкнул на девчонку, сам прибавил прыти…

Дом женщины оказался таким же небольшим, как и остальные. Жила женщина, сразу видно, без мужской руки, но по умению иному мужу не уступала. В доме чисто, прибрано. Что положено — имеется. Марк по-хозяйски распорядился, заглянув в котлы на кухоньке:

— Так, девчонка, быстро затапливай печку, да грей нам ужин. Скоро матушка появится.

Рабыня склонилась в поклоне, потом убежала туда, куда велено, заниматься тем, чем велено. Алекс подивился, как быстро та освоилась с речью славов. Понимает практически всё. Ему то куда хуже приходится. С возрастом разум теряет гибкость. Дети куда быстрее всё усваивают…

— Присаживайся, пока, папа. Я тут посмотрю кое что…

Сын сбросил с плеч верхнюю одежду, снял с ног сапожки, обул плетёные сандалии, стоящие у двери, быстро прошлёпал на второй этаж. Спустя несколько минут оттуда донёсся довольный голос:

— Отлично, папа! Как я и думал, у мамы и вторая спальня есть. Будет, где тебе ночевать!

— Это кто же там моим домом распоряжается?

Внезапно послышался со двора женский строгий голос, и рыцарь невольно подобрался — никак, хозяйка пожаловала? И верно — ответом был восторженный крик Марка:

— Мама!

И спустя мгновение:

— Сынок!

Дверь в дом распахнулась, и в комнату вбежала невысокая, но плотная норвежка в грубом фартуке, заляпанном рыбьими потрохами. Сверху кубарем скатился мальчишка, подлетел к женщине, крепко обнял, не обращая внимания на грязь, прижался, и Алекс невольно позавидовал — сын искренне любил эту женщину, как родную матушку, которой никогда так и не узнал.

— Ой, ну вот, совсем тебя изляпала…

Сокрушённо произнесла та, потом заметила, что кроме Марка в доме есть ещё двое, и не отпуская, спросила:

— А это кто ещё?

Фон Гейер поднялся, отвесил поклон по обычаю славов:

— Благодарю тебя, госпожа Сванссон, что стала доброй матерью моему сыну. Я его отец. А то…

Показал на высунувшуюся из кухни перепачканную в золе мордашку девчонки.

— Подарок воеводы нашего, Дара Соколова, Марку. Рабыня.

Женщина нахмурилась, и внутри Алекса словно что-то оборвалось:

— По словам старшины нашего, отец Марка рыцарь-тамплиер. А ты… Хотя говор у тебя не наш.

— Был я тамплиером. Да решил покинуть Орден. Хочу честным человеком быть. И Император дал мне на то позволение. Ныне я десятник личной сотни князя Соколова, Алекс фон Гейер.

— Значит, родитель этого оболтуса?

Ласково взъерошила светлые волосы мальчишки, прилипшего к ней так, что и не оторвать. Чуть оттаяла.

— Десятник, говоришь?

Вздохнула, повернула к себе сына, взглянула ему в лицо:

— Забрать хочешь?

Рыцарь замотал головой:

— Нет, что ты, честная женщина! Не зверь же я какой! Да и нет у меня пока ни двора, ни кола. Не успел обзавестись. Некуда сына забирать.

Гудрун прищурилась:

— Уж не на моё ли сиротское хозяйство рот разинул, а?

— Прости, коли такое подумалось. Но вижу я, что не рады мне тут. Давай, Марк. Пойду я на подворье старшины — пусть даст мне приют.