Красно Солнышко
Шрифт:
…Очнулся и Слав у себя в избе – рядом Анкана посапывает в две дырочки, животик уже большой, выделяется. Снова дитя они ждут. Приподнялся на локте, взглянул на жену, что клубочком свернулась, к нему спиной прижалась – улыбнулся затаённо, тепло на душе стало…
…Брячислав залпом осушил ковш с водой, перевёл дух. Обернулся – позади брат стоит, глаза шальные. Посмотрели друг другу в лицо князья – без слов всё ясно… Ноша тяжкая. Но им – по силам! И людям под их рукой по плечу!..
…По гладкой воде, подгоняемые попутным на диво ветром, да течением быстрым, пришли лодьи в Аркону Благословенную. В граде было в била ударили, когда заполоскались на горизонте паруса – множество лодий неведомых входят в воды острова Буяна [68] Идут находники! К бою, горожане! Да когда
68
Рюген, Руян
– А кто такие, посмели на пристани храмовые пристать?
Крут вперёд шагнул, извлёк Знак тайный. Показал, но старший среди воинов скривился, сплюнул:
– Тьфу на него. Не значит он больше ничего. Убирайтесь! В хлебе и воде вам отказано. Неча место занимать задаром!
Напряглись за спиной воеводы воины, почуял он движение, когда те мгновенно стену боевую выставили, упёрли щиты ростовые, копьями ежа выстроили. Подались от неожиданности храмовые воины – не ожидали они такого. Думали, склонятся перед ними покорно приезжие, поскольку они служат жрецам, да не тут то было. А позади воинов уже и требучеты скрипят, натягивают противовесы, чтобы смести единым залпом наглецов-охальников, долг свой истинный позабывших. Рассирепел Крут, уже готов был команду подать, и похоронили бы храмовую сотню тут же. Да вовремя вспомнил, что ему Святовид говорил – не поднимай меч на брата. Опомнился. Обернулся:
– Мы здесь не для боя. Надо своё дело делать. А они – в своём праве. Не хотят, чтобы мы здесь стояли – на торговой пристани остановимся. На лодьи!
И открыли рты от изумления храмовники – не видали подобной выучки здесь уж давно! Чётко, единовременно рассыпался строй боевой. Дружно взбежали воины на лодьи. Не успели до десяти сосчитать, как уже отданы привязи, ползут паруса на мачты дружно, ветерком подгоняемые отходят невиданные лодьи от пристаней храмовых, чётко, умело совершают манёвры положенные, идут быстро, уверенно…
Тут к сотнику старший служитель пристани храмовой подошёл, взглянул на того строго и зло:
– А куда мне теперь телеги гнать, мил человек?
– Какие телеги, тиун? О чём речь ведёшь?
– Так они злато привезли. За лодьи. И треть Святовидову от добычи. Мне показали – на четыре телеги полных будет. Я и пригнал. И Храм оповестил о доле великой. А ты их прогнал, не дал мне получить то, что положено. Что делать то будем? Где искать станем?
И обмер сотник, даже в штаны напрудил со страху: четыре телеги, полных злата Храм лишился по его дурости! Не простят ему такого! Прощай, белый свет…
…На торговые причалы заходили лихо. Не снижая скорости до самого последнего момента. Пристраивались к свободному месту, бросали канаты причальные. Высаживали сразу охрану и воинов, что в град пойдут за товаром заказанным. На той стороне бухты, где были места, принадлежащие Храму, между тем началась какая то суета. Хорошо было видно, как заметались по берегу белые точки всадников, задёргались. А к Круту уже спешил старший торговых пристаней, кланяясь уже издали. Человек сразу понял, что не простые гости к нему пожаловали. Да и знал он знак на парусах кому принадлежит, потому и вёл себя с почтением:
–
– Спасибо тебе на добром слове, мил человек. Не окажешь ли приют-ласку на три дня и две ночи?
– Со всем удовольствием нашим! Нужно ли чего гостям дорогим? Чем торг вести думаете?
Крут чуть усмехнулся – почуял наживу человек. Впрочем, дуща у него чистая. Радуется прибыли, но дела честно ведёт. Не испортился ещё. Это хорошо!
– А нужно нам хозяин, многое: вода свежая, да пища. Припасы на дорогу обратную, опять же нам, и нашим людям. Здесь же – коней добрых, да телеги крепкие. Коней – верховых для дружинников и рабочих. Телеги таскать.
– А много ли?
– Сотню найдёшь?
Побледнел чуть смотритель, но ответил твёрдо:
– Найду, воин! А чем платить будешь?
Крут в ответ:
– Чем пожелаешь. Есть шкуры драгоценные, есть и зуб зверя морского. А коли хочешь – златом чистым отсыплю, сколь скажешь…
Стоят друг против друга, улыбаются. Потом хлопнули друг друга ладонями, рукопожатием договор скрепили. А тут и вновь топот конский, появился давешний сотник, сам ликом цвету коня не уступит, такой белый, как мел. Запыхавшийся, ибо гнал своего коня без пощады, еле молвил:
– Можете вернуться на прежнее место. Храм примет вас…
Крут отвернулся от него. Ни слова не сказал. Зашагал к своему двулоднику молча. Соскочил тут сотник с жеребца своего, бросился за ним. Забежал вперёд, кланяется, молит:
– Прости вину неразумному! Вернись, Богом прошу!
Остановился тут воевода на мгновение, глянул так, что у храмового служки мороз по спине пробежал:
– Каким Богом просишь?
– Святовидовым именем прошу!
Усмехнулся Крут, шагнул мимо, словно пусто перед ним, и нет никого.
– Перун наш Бог. И сын его – Маниту. А тебе – впредь наука будет. Изыди! Не видать Храму ни треб, ни платы за пристани. Отдадим мы злато-серебро лучше на то, чтобы людей наших из рабства выкупить. Проваливай, пёс смердячий…
Обошёл храмовника, стороной, словно кал он свиной, омерзительный и вонючий. Взошёл на лодью, велел готовиться к выгрузке. Не стал смотреть, как поплёлся прочь опозоренный сотник, ибо уже мёртв был тот. Ведь и требы невиданной доселе лишился Храм из-за его наглости. Думал показать сотник, кто хозяин в граде, да вот…
Ждать пришлось недолго. Не успели ещё сесть за чарку, дабы приход в град отпраздновать, пыль столбом – гонят коней резвых, катят телеги прочные. Бегут артели люда охочего товары помогать выгружать. Крут за себя помощника оставил, сам к коням подошёл, выбрал себе по душе жеребца в яблоках серого, оседлал сбруей крепкой, изукрашенной, из Славгорода прихваченной для такого дела, приказ отдал и дружинникам – те тоже лошадей поразобрали, седлают. Ни суеты лишней, ни споров – ещё дома решено было, кто что делать будет, да на учениях в Озере Великом не раз отработано. Так что дивятся со стороны люди местные и приезжие на выучку невиданную. Раз, и выстроились уже ратники в боевой порядок, два, тронулись в Аркону по дороге, в гору ведущую. Едут, а люди дивятся – давно не было таких гостей в граде. Чувствуется уже что-то другое среди них, нездешнее. Далёкое. Сила неведомая, могучая. Есть над чем подумать. Кое-то знакомцев увидел, и глазам своим не поверил поначалу – как же изменились бывшие закупы да холопы! Пропала грусть тоска из глаз, распрямились плечи согбенные, появилась уверенность, гордо поднялась голова. Развеваются за спинами плащи чёрные у всех, с синим знаком Громовника, символа воинов. А в середине – четыре телеги гружёные сундуками коваными. И вес тот сразу видно, не малый. Ибо кони тяжело идут, а брёвна, коими улица вымощена, трещать под коваными ободьями… По главной улице въехали на Торжище, и притихли все разом – что такое? Зачем ратники пожаловали неведомые? Или то пришли с кого из торговых гостей виру требовать за обман, да насилие? Всякие люди в Славянские земли хаживают, и всякое творят… Вздёрнул копье ровнее Крут, прибавил жеребцу ходу. Добрый конь под ним, ой, добрый! И выезжен на диво. Откуда такой у смотрителя? Не его дело. Пригнал – значит, его… Въехал воевода в ряды рабские, направил свой путь к шатру старшего. У его лавки двое воинов стоят неведомых, с саблями кривыми. Не ромеи. Неведомого народа люди. Хвалится старшина чёрного дела перед прочими. Спрыгнул с коня Крут, напряглись неведомые чужинцы, да тут сам торговец из своего шатра выбежал – узнал он заказчика, доволен, что слово тот держит!