Красное бикини и черные чулки
Шрифт:
— Ну да, после того как вы мужика не поделили, — ядовито усмехнулся Вадик. — Как же, помню. Вы ведь тогда еще, кажется, дружескими оплеухами обменялись?
— Ах ты, ах ты!.. Значит, это ты! — У меня было острое желание запустить ногти в обманчиво безобидную на первый невооруженный взгляд физиономию Вадика. Но, во-первых, они у меня еще не отросли после недавней потасовки с Жанкой, а во-вторых, стану я унижаться до драки с мужчиной! — Значит, это ты насплетничал на меня Кошмарову?!
И хотя до рукоприкладства дело не дошло, сидящий
— Эй! Вы там не очень! И это, заткнитесь-ка лучше, а то от дороги отвлекаете!
По его настоятельным просьбам мы угомонились, но остались в полной боевой готовности. Я только и ждала, когда мы наконец доедем, чтобы высказать Вадику все, что я о нем думаю. У Вадика, как выяснилось на месте, планы были совсем другие. Поскольку в своем стремлении уйти от прямого столкновения он продемонстрировал невиданную прыть. Я еще и дверцу открыть не успела, а он уже усвистал вместе с камерой. Правда, вскоре прислал к нам в кабинет отснятый материал, который успел перегнать на обычную кассету.
А теперь вообразите, с каким лицом я предстала перед порхающей от счастья Жанкой, которой, к слову сказать, неплохо было бы уже и спуститься с небес на землю.
— Чего это вы такие? — Жанка перестала мурлыкать, а еще точнее, безбожно перевирать мотивчик заезженного шлягера. — Сначала Вадик весь в мыле прискакал, кассету мне сунул, чтоб ты дома просмотрела. Когда только успел перегнать. Вон она на столе лежит. А теперь ты такая взъерошенная… Неужто поругались? Вот уж не поверю! Вадик — ангельская душа!
— Ага! — Я в запале швырнула на стол подсунутую мне на кладбище кассету, о которой я в процессе выяснения отношений с Вадиком успела позабыть. — Как раз эта ангельская душа и настучала про меня Кошмарову. Ну, про то, что мы с Пахомихой якобы из-за мужика сцепились!
— Да что ты! — огорчилась Жанка, умудрившись при этом остаться идиотски счастливой. — Чтобы Вадик?.. Никогда бы не подумала! Да зачем ему? И потом, про это же все знали. Не он бы сказал, так кто-нибудь другой…
— Ты, например, — услужливо подсказала я, — из самых лучших побуждений. Чтобы Айвазовского своего выгородить. Ну подумаешь, мелочи какие: лучшую подружку заложить.
— Нет, ну что ты завелась! — Жанка хотя и нахмурилась, убрать лучезарную улыбку так и не удосужилась. — Хватит уже лаяться, ведь все уже позади!
— Для мариниста твоего позади, а для меня только начинается. Ты что, не понимаешь, что мне устроят большую стирку на суде? Это я, а не Пакостник, буду сидеть на скамье подсудимых, и именно мои белые косточки будет перемывать следствие. Уже предвкушаю, какие вопросы на меня посыпятся: когда, с кем, сколько раз? А больше всех изгаляться будет Пакостников адвокат. Трясти моим бельем в прямом и переносном смысле. Этими красными трусами, которые мне велики на пять размеров!
Может, вы и не поверите,
— Тук-тук-тук… Можно войти?
Кого еще нелегкая принесла? Надо же, Мажор! С чего это он пожаловал? Тем паче что в последнее время его просто распирало от гордости. И вид у него какой-то… Как у народовольца-заговорщика с бомбой за пазухой.
— Марина Владимировна, а я к вам, — произнес свистящим шепотом этот молодой да ранний. — Вам должны были кое-что передать для меня…
— Вам… Вам должны были кое-что передать… — повторил Мажор и странно облизнулся. Губы у него были ярко-красные, как будто накрашенные. — Что-то очень важное…
— Ну, здравствуй, Петя, — вышла вперед Жанка, у которой, если мне не изменяет память, имелся большой зуб на Мажора. За то, что он раскритиковал нас «по центральному каналу».
— Здравствуйте, Жанна Аркадьевна, — поприветствовал ее Мажор.
— Надо же какой вежливый мальчик! — вкрадчиво сказала Жанка с такими вурдалачьими интонациями, что даже мне стало не по себе.
«Вежливый мальчик» заметно помрачнел.
— Ты что же это нас на всю Россию позоришь, сукин ты сын, сопляк?! — с ходу взяла верхнее «до» Жанка. — В знак благодарности, да? За то, что всему тебя научили?!
Мажор дрогнул и обратился в бегство, а я схватила со стола кладбищенскую кассету и понеслась за ним. А вслед мне полетело воинственное Жанкино напутствие Мажору:
— Радуйся, иуда, что у тебя хвост не вырос, а то бы я тебе его живо выщипала!
Мажор улепетывал так прытко, что догнала я его только в вестибюле, а потом еще долго не могла отдышаться.
— На тебе твое «что-то очень важное», — всучила я ему кассету с кладбища. — Мне наплевать, что там, но пусть твои соратники на будущее зарубят себе на носу: я не курьер и не почтальон Печкин. Усек?
— Усек, усек, — радостно закивал Мажор, выхватывая из моих рук кассету и обдавая меня каким-то невыносимо противным и одновременно знакомым запахом. От кого-то еще частенько разит точно таким же парфюмом. А впрочем, наплевать.
— Да, а Жанна Аркадьевна просила передать, что в следующий раз тебе хвост выщипает, — ехидно присовокупила я и величаво удалилась.
А вышеупомянутая Жанна Аркадьевна еще долго бесновалась и никак не могла успокоиться.
— Нет, но каков наглец! — кипятилась она. — И таких в собкоры берут, где у них глаза! Да пусть сначала сопли на губах оботрет!