Красное и белое. И серо-буро-малиновое

Светуньков Сергей

– А чё? хорошо…

Шли дальше.

Если же работяга начинал на что-то жаловаться, Зойка Три Стакана жала ему руку и прочувственно говорила:

– Спасибо, товарищ, обязательно всё учтём и исправим, – и, обращаясь к «хозяину», строго спрашивала, – правда?

– Конечно, учтём, и конечно, исправим, – соглашался директор, записывал фамилию жалобщика с тем, чтобы при первом же удобном случае от него избавиться, и продолжал экскурсию по заводу, демонстрируя достижения или проблемы, если хотел залезть в госфонды.

О жалобе и проблемах предприятия тут же забывали, когда приходили в столовую. Тогда директор предлагал:

– Товарищи! Есть предложение перекусить с дороги… Заодно попробуете, чем мы кормим

наших рабочих! Инспекция, так сказать…

Зойка Три Стакана, строго оглядывая делегацию, спрашивала:

– Согласимся на инспекцию или есть возражения?

Возражений не было, все соглашались на инспекцию и рассаживались за стол. Во главе садилась Зойка Три Стакана, напротив неё, ближе к выходу, чтобы контролировать ситуацию, – директор инспектируемого предприятия.

Нельзя сказать, чтобы стол ломился от разнообразных яств, как, например, на приёмах у князя Ани-Анимикусова, отнюдь! Седла серны или бланманже никто не подавал. Грубость нравов и, как писали дальнейшие советские глуповские историки, человечность и простота, присущая первым советским руководителям Глупова, определяла структуру стола. К тому же и разруха прошедшей гражданской войны своей рукой старушки-побирушки смела из закромов Советской России и Советского Глупова всё самое вкусное. На столе, как правило, были: отварной картофель, пареная репа, сало солёное и копчёное, запеченный окорок свиньи или отварная кура, а, возможно и «говядо», всегда караси, жаренные в сметане – их особенно любила Зойка Три Стакана. А вот что было в изобилии, так это разносолы, как то: солёные огурцы, квашеная капуста, рыжики и маслята солёные, грузди белые и чёрные, яблоки мочёные, а иногда и солёные арбузы, обязательно был залом – как-то удалось обеспечить прямые его поставки из Каспия в Глупов, правда, в небольшом объёме. Само собой, стояли бутыли с самогоном и с первыми бутылками водки, изготавливаемыми на собственном ликёроводочном заводе.

Начинала, как обычно, Зойка Три Стакана.

– Вот, товарищи, раньше – при царизме, – страной правили те, кто называл себя «Белой костью». А революция дала нам, простым трудовым людям, людям «от сохи» взять на себя ответственность и руководить страной. Теперь правим мы – не «Белая кость», а, так сказать «Красная кость». Поэтому, товарищи, предлагаю выпить за мировую революцию!

Тут же из её уст звучали два следующих тоста:

– За здоровье всех присутствующих!

– За светлое будущее!

Первые три тоста не обсуждались, пили молча и стоя. Правда, обязательно чокались. Выходило очень торжественно, даже зловеще. Затем, когда кровеносные сосуды после трёх стаканов водки расширялись и появлялась раскованность в мыслях и движениях, начиналась оживлённая беседа, тосты сменяли один другого и инспекция переходила в дружескую плоскость.

Пили «до победного конца», то есть – практически до потери сознания. Такого водители аккуратно выносили из столовой и укладывали в автомобиль. Каждому, кого укладывали в автомобиль, а тем более – самостоятельно передвигался до него, директор предприятия заботливо совал «на память о нашем предприятии» пакет, содержимое которого варьировалось в зависимости от статуса гостя. Зойке Три Стакана доставался самый пухлый пакет, в котором была разнообразная провизия и некоторые сувениры. Сувенирами были разные «безделушки» из золота или серебра, до которых Зойка была очень падка.

В принципе, Зойка Три Стакана взяток не брала, но подарки за взятки не считала и очень любила подарки получать. «Любят!» – Проносилось в её голове, когда она вешала на шею очередную брошь и любовалась на себя в зеркало, – «Любят меня глуповцы! А как не любить? Я так много для них сделала – и революцию, и вот, НЭП этот…»

Железин старался не пить. Его горские корни воспитали в нём уважительное отношение к вину и презрительное – к водке. Вина в Глупове в первые годы

советской власти не было, поэтому на таких сборищах Железин вынужден был пить водку. Поскольку Зойка Три Стакана внимательно следила за тем, чтобы все выпивали по полному стакану за первые три тоста, опьянение неминуемо охватывало всех. Но Железин приспособился. Он стал главным «виночерпием» таких мероприятий. Пока все опрокидывали в глотки содержимое первого стакана, задирая головы вверх в позе горниста, Железин голову задирал ещё больше и быстрее, чем остальные, но губы при этом были плотно сжаты и вместо стакана он выпивал только один глоток водки – для запаха. Мгновенно и быстрее всех ставил свой стакан на стол и сразу же доливал его до краёв, после чего с бутылкой ходил вокруг стола и наливал всем по полной. И так три раза. После третьего тоста «За светлое будущее» он продолжал разливать, но при этом начинал промахиваться мимо стаканов. У него отбирали бутылку и сажали на его место со словами:

– Железину не наливать! Он уже дошёл до ручки.

Зойка Три Стакана благосклонно и нежно смотрела на него:

– Эх, Алик, Алик! Не крепкий ты мужик! А что вы хотите? Армянин! Это русский может литр выпить – и ничего. Но, товарищи, не забывайте, он наш главный партийный деятель! А партия должна быть первой везде, вот он у нас первый и напился!

Все дружно смеялись, говорили всякую всячину, а Железин, сомкнув веки, и делая вид, что отключился и ушёл в нирвану, всё слушал и запоминал. Самые обидные слова в его адрес всегда находил Живоглоцкий. Он, например, любил говорить так:

– Зубья и пружины Железина заклинило! Может его подмазать чем-нибудь? Где тут сало?

Или:

– В железном механизме заклинило. На слом его!

Или ещё более обидное:

– Произошло старение железа. Как бы внизу под стулом ржавчина не появилась!

Все смеялись и комментировали, а Железин всё запоминал, и на следующий день заносил всё в отдельную тетрадь, в которой стояли даты «заседаний», их участники и слова, которые каждый участник произносил. Тетрадь Железин хранил в потайном ящике стола. В нём было столько компромата, что по своей убойной силе эта тетрадь превосходила железнодорожный состав с динамитом, а, может быть, и не один…

И Живоглоцкий, и Железин, и Рябинин – все бывали на таких мероприятиях, и все получали пакетики. Железин получал, как правило, самый тощий пакет – секретарь парторганизации области, что с него возьмёшь? Ресурсами он не распоряжался, на работу не принимал, комиссии не насылал, в суд не подавал… Ему это было обидно, но ничего он поделать не мог, свою ничтожность он отлично понимал. А вот Рябинин, он ведь председатель областного совета, всеглуповский староста, как любили его называть в газетах, тот получал кусок пожирнее. Самый большой пакет после Зойки Три Стакана был именно у него. Почти такой же большой пакет был и у Живоглоцкого – он возглавлял множество различных комиссий, а кроме того, все помнили и о его роли в Глуповской революции и в гражданской войне, помнили, как он лихо размахивал маузером и легко расстреливал тех, кого хотел.

В понедельник все начальники появлялись на рабочих местах и руководили до самозабвения до пятницы включительно, а в пятницу вечером – опять на совещание к Зойке Три Стакана…

Верхушка руководителей советской власти Глупова не испытывала особых жизненных проблем – и квартиры были хорошие, и зарплаты не маленькие, и спецпайки специальные. Остальные чиновники советской власти, те, кто был в замах замов, а уж тем более – простые ответственные работники, – потребности свои не удовлетворяли даже на половину и жили тяжело. Кто снимал угол в частном доме, кто с семьёй снимал квартиру, перебиваясь с хлеба на воду. При этом по указанию из Кремля всем советским чиновникам стали снижать зарплаты, поскольку в стране была высокая безработица и рабочая сила была дешёвой.