Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 2
Шрифт:
Итак, проступало три возможных решения. Крайних левых – цельно-социалистическое правительство. Оборонцев и бундовцев – разделить с буржуазией власть, войти в коалицию. И центра, называйте его болотом, но тут вся гениальность: не брать власти себе, но и не делить её с буржуазией, а остаться со свободными руками – и толкать!
И уж кажется шло к голосованию – но не добрались. Да мудрено было бы добраться, удивительно ещё, что столько времени могли поговорить на одну тему. В комнату № 13 то и дело рвались по «чрезвычайным и неотложным делам». Сообщали об эксцессах, о стрельбе, о погромах, те жаловались на атакующих,
А тут за занавеской раздался значительный шум, даже больше самого заседания, – и, решительно отклоняя занавеску, перед заседанием ИК выставился какой-то представительный полковник в сопровождении юного гардемарина с боевым видом.
Ещё недавно многие тут, нелегальные и полулегальные, шарахнулись бы в испуге от такого полковничьего у них появления. Ещё недавно и полковник мог только крикнуть им разойтись или напустить на них кавалерию. Но сейчас он вытянулся, как перед заседанием генералов, и отрапортовал.
Что Исполнительный Комитет Совета Рабочих Депутатов обладает полнотою власти, только ему все повинуются, и он, полковник, прислан обратиться за содействием.
– Что случилось? Почему вы врываетесь?
Многие стояли, заседание было нарушено, и вместо всемогущества члены ИК ощутили скорей безпомощность.
256
Но позвольте, что за военная наглость! Чего хочет этот полковник от Исполнительного Комитета, и как смеет он нарушать заседание?!
Всё смешалось, говорили многие и не могли сразу понять.
Полковник тоже объяснялся не по-военному, путано, с длинными добавочными фразами. Из его вежливых выражений не сразу поняли суть: председатель Государственной Думы Родзянко намерен выехать на свидание с царём, и заказывал себе для этого экстренный поезд на Виндавском вокзале, поезд уже был готов, но сейчас поступили сведения, что железнодорожники отказываются его отправить. Они говорят, что послушаются только Совета депутатов. Так вот, покорнейшая просьба от Думского Комитета к Совету: разрешить отправку поезда.
Да что такое, почему ИК должен… (Ага, значит – наша власть!) Да почему прерывают без спроса? Да какие такие железнодорожники, мы ничего об этом не слышали!
Но как уже всё покатилось кубарем, так теперь и этот подчинённый гардемарин, вместо того чтобы держаться немым адъютантом, – выступил с заявлением, голосом гневно-дрожащим, с глазами гневными ко всему Исполнительному Комитету:
– Позволю себе спросить от имени моряков и офицеров: какое ваше отношение к войне и к защите родины? Чтобы признать ваш авторитет, мы должны знать… Если в такую минуту Председателя Государственной…
Маль-чишка! Ещё и этот! Он хочет знать! Тот самый вопрос, который нарочно все обходят третий день!
– Нет, это слишком! Извольте удалиться, господа, мы обсудим без вас!
– А какие железнодорожники?..
Скобелев выразил, что – знает, но когда эти уйдут.
Выпроводили: ответ будет.
Объяснил
Да что тут успеешь?.. (С бумагами и делами тем временем продолжали добиваться – разрешения, удостоверения, направления…)
Теперь все стояли на ногах, как будто надо было бежать на пожар, так их перебудоражило.
А в самом деле, зачем Родзянко едет? Скажите, Государственная Дума! Хочет зацепиться за революцию! Какая у него может быть цель? Да разве мы можем доверять ему? Да и всему Думскому Комитету? Ведь они ещё никак с революцией не связаны, возьмут да и столкуются с царём. За наш счёт! А тогда они и всю армию повернут против революции? Да это губительно! Тут не может быть сомнений! Никакого не давать разрешения! Прав Скобелев, что задержал! Сам царь не может справиться с Петроградом, так Дума ему поможет! (А вот так доверять им власть? Значит – нельзя давать им власть?) От этой поездки может зависеть вся судьба революции! Ни в коем случае не разрешать! Благодарить железнодорожников за правильное понимание долга перед революцией!
Кажется, других мнений и не прозвучало. Нет, было такое: пусть Чхеидзе сопровождает Родзянку для контроля? Большинством решили: всё равно отказать!
Садились. Сели.
Но этот эпизод всколыхнул, что напрасно они все пренебрегали вопросом о судьбе династии, – им казалось, это отдалённо и почти уже сметено. А – нет! Очевидно, Совет должен выразить ясным актом, что династия Романовых не может оставаться!
Но тут и ещё вопрос: а – Керенский? Ведь он – там, в Думском Комитете, ведь вот он сюда и не является. Так он – знает о подготовке этой предательской поездки? Почему не помешал? Почему – нам не сообщил? Вызвать сюда Керенского!
Пригласить.
Да надо же возвращаться к вопросу о власти!
Заседание рассыпается на единицы: каждый куда-то идёт, снуёт. (Да надо же когда-то поесть и попить. Товарищи! Мы сейчас организуем что-нибудь здесь!)
Товарищи! Мы же должны переходить к голосованию по вопросу власти. Товарищи! – (это Гиммер) – голосование тоже ещё не всё. Ещё мы должны обсудить и выработать условия, на которых мы согласны допустить буржуазию ко временной власти, в коалиции или без коалиции! Ведь мы же условно её допускаем!..
А тут опять бегут сообщают: где-то офицеров бьют, терзают. И в Кронштадте… (Хотя это – историческая неизбежность.) Надо что-то такое опубликовать, чтобы решительно и безповоротно заставить офицерскую массу примкнуть к революции! (Нахамкис стал писать.)
А тут – вошёл Керенский.
Не вошёл – ворвался, бледный, полубезумный, истрёпанный, галстук набок, а короткий ёжик просто не сбивается, иначе бы… На лице его было отчаяние, он знал что-то ужасное?..
(Подходили войска Иванова? Мы погибли все?..)