Красное колесо. Узел II. Октябрь Шестнадцатого
Шрифт:
Но так как декларация правительства слишком несовершенна, неточна и всё равно не выразит кадетской точки зрения, – то не лучше ли теперь составить другую декларацию, декларацию нашего ЦК, и это и будет отчётливой программой, с которой наши министры войдут в правительство?
Мысль понравилась. И сразу же стали обсуждать главные идеи такой декларации. Самые чёткие формулировки в осуждение анархии. И – полная независимость Временного правительства от Совета. А прежде всего – о внешней политике.
Родичев воскликнул пламенно:
– Господа! Родина оказала бы
Винавер и его сторонники – были согласны.
И: все организации и группы по всей России должны решительно отказаться от собственных распоряжений, отменяющих правительственные.
И: единство власти правительства должно быть обезпечено его силою. (А не уговариванием.) Применением всех мер государственного принуждения! (С опозданием в два месяца так ясна была их необходимость теперь.)
И: меры против дезорганизации армии! Не давать подорвать её дисциплину.
И: мы входим туда не безусловно. Как они в своё время: мы поддерживаем правительство постольку, поскольку выполняется наша программа!
– Нет, это уязвимо, нас будут жестоко критиковать. Но можно аккуратнее: «мы поддерживаем правительство в начинаниях, направленных на осуществление наших целей». Замаскировано – а то же самое.
– Не то же самое! Совет прямо отказывается повиноваться правительству – а мы лишь откажемся сотрудничать, если это будет противоречить нашей совести.
Потребовать, чтобы число кадетских портфелей было не меньше числа социалистических?
Во всяком случае – не меньше четырёх. Кого-то наших надо добавить.
Больного Кокошкина усадили в отдельной комнате дорабатывать текст.
А Винавер с Оболенским отвезут его князю Львову.
Остальные расходились.
Так кончился решающий день партии Народной Свободы.
Выходя на набережную под острый свежий ветер и заправляя шейную косынку, Ариадна Тыркова сказала князю Трубецкому:
– Значит, не мы – будем борцы? А – кто же?
164
3 мая Временному правительству никак не удавалось собраться в приличном кворуме: Милюков – после вчерашнего как будто уже и не вернётся? А Шингарёв, Мануйлов, Набоков заседали на своём ЦК. Из-за тревоги социалистов, что кадеты будут утеряны и коалиция не состоится, Львову пришлось среди дня посылать туда же делегацией Некрасова и Терещенко. Керенский весь день мотался неизвестно где, а в три часа привёз шестерых самых высших генералов – четырёх Главнокомандующих и Алексеева с Деникиным, опять всё на ту же перегруженную квартиру Львова. И хотя головы не тем были заняты, душил нерешённый вопрос коалиции, – пришлось заниматься генералами,
Генералы стали выкладывать жуткое и ужасное. Настолько ужасное, что князь Львов не только не находил в себе духа обсуждать это сейчас – но даже и полного внимания, и полного состава нынешнего правительства было бы мало. Спустя полтора часа предложил он генералам, что лучше завтра днём они соберутся на полно-официальное заседание вместе с верхушкой Исполнительного Комитета.
На том генералов спровадили в гостиницу, а у себя с пяти часов вечера опять принимали советских. С кадетского ЦК Некрасов и Терещенко давно вернулись ни с чем, а сами кадеты не возвращались, и решения их тут не знали.
От Исполкома приехала примерно та же десятка, без больного Чхеидзе, с теми же наблюдателями от крайне левых, но ещё и с такой новостью: уже несколько дней всё перекладывается, никак не съедутся, съезд крестьянских депутатов. Теперь они намерены начать завтра. Так бюро этого съезда прислало в Исполнительный Комитет требование, чтобы всякое обсуждение и решение правительственного кризиса задержалось бы дня на два – пока в нём смогут принять участие делегированные представители Совета крестьянских депутатов. А иначе новое правительство не будет представлять крестьянства, – но большинство населения России должно принять участие в формировании новой власти.
Это произвело на всех очень неприятное впечатление. До сих пор правительственный кризис удобно обсуждали между Мариинским и Таврическим. Но если теперь ещё воткнутся лапти со всей России – то во что расползутся переговоры и какая может быть деловитость? Что они могут понять и в чём участвовать?
Однако по соображениям демократическим Исполком не мог им нацело отрезать. Какую-то их делегацию придётся сегодня здесь принять и убедить их, что ждать невозможно и ничего менять и расширять невозможно.
Нечего делать, пока занялись декларацией, предложенной Некрасовым. Хотя вся она была уже как будто готова – но начали перещупывать выражения, лазить по словам, – и снова раздались протесты и несогласия: один оттенок не такой, другой не такой. И хотя работа тут была как будто небольшая, но из-за большого числа голов и вечерней усталости – нудно растянулась на часы. И снова возникал то ультиматум от имени ИК, то князь Львов, уже в безстрашии отчаяния, заявлял, что если не будет с чёткостью написано о полном доверии новому правительству (как бы ото всей России, а подразумевался Совет) – то и все нынешние министры уйдут в отставку.
Весь вечер в приёмной толпились журналисты, и проходящие отвечали им: «ничего не решено», «нельзя предсказать», «может быть позже сегодня».
А тем временем уже ведь собрался в Морском корпусе пленум Совета, назначенный для утверждения состава нового правительства! – рановато… И что теперь с ним делать? Распустить невозможно, послали Скобелева чем-то занять те две тысячи. Да вот, подвернулось: приехала черноморская делегация, добивалась сегодня приёма у правительства, – так вот пусть она и выступает теперь на Совете.