Красное колесо. Узел III. Март Семнадцатого. Том 1
Шрифт:
Или – начинал уставать? Столько уже месяцев – то под слежкой, то переодеваясь, с фальшивым паспортом. Ездил опять в Москву и на Волгу – везде слабо, нигде ничего не готовится, и никакой всероссийской забастовки сейчас не раздуть, он знал. А в Питере – тайные встречи на адвокатских квартирах – с Чхеидзе, с Керенским, и те закатывали истерику, что большевики – сектанты, и Шляпников 14 февраля погубил подготовленное торжество демократии, помог царскому правительству.
Может, и правда где что не так сделал. Спросить некого.
Или – просто
И вот в сегодняшние дни забрала его почему-то не радость, а, как Сашенька выражается: меланхолия.
ДВАДЦАТЬ ПЯТОЕ ФЕВРАЛЯ, СУББОТА
23
А проснулся Георгий – ныло опять в груди, разнимало тоской хуже вчерашнего.
Испарилась куда-то вся радость, вчера ещё спасённая у огня. Хотелось – уезжать. Но вчера уже обиделась – как ей теперь повторить? Ольда не привыкла, чтоб ею вертели. Но и оставаться ещё до завтрашнего полудня казалось пусто, немыслимо.
Да проснулся, как назло, рано.
Вскоре и она.
Встретились глазами – а уже не всё на лад. Что-то сдержанное пролегло в глазах, разделяя.
Но и молчанье чуть-чуть продлись – будет размолвка. А говорить – опять она будет об Алине?
И толчком:
– А поедем в город?
И она неожиданно: ладно, едем.
И печки уже не разжигали. А наружу вышли – так даже теплей, чем в дачке.
Тропка такая, что под руку неудобно. Отдельно.
Вот, Распутин убит, так что? Пока он был жив, редко кто не мечтал: хоть бы его убрали! И сперва – ликование было, особенно в образованном обществе, все поздравляли друг друга, даже – приёмы, банкеты.
– У нас штабные офицеры – тоже, искали шампанского выпить.
Да, произошло убийство, как бы единодушно желанное всем обществом. Впрочем, разве это – первое убийство, которому общество аплодировало? Но совсем оно не к добру. Прошли недели – и стало хуже, чем с Распутиным: теперь не на кого больше валить. И это пятно: убили великие князья. И никто не наказан – тоже пятно.
– Это да. Обхожу роты, в одной новой дивизии, беседую. Встаёт старый солдат: «А пущай бы нам ваше высокоблагородие высказали, почему это сродственники Государя императора, кто забили Распутина, на свободе позастались и суда на них нет?»
Да ведь законы даже не приспособлены к такой дикости: арестовывать великих князей как убийц. И можно себе представить, как защита злоупотребляла бы, и поносила трон.
Удивительно, как Распутин долго держался – в тоне, в роли. И что-то же советовал. И советы принимались.
– И с каким уровнем? Как он мог дорасти до государственных советов?
– Значит, какая же природная трезвость ума. И уменье ответить не впросак. И очевидно религиозный экстаз – умел же он, ничтожный пришлый мужик, так убеждать епископов, что они возвышали его. Тут уж на женщин не свалишь. Только банкиры играли им.
– Но какой бы ни был у него здравый смысл – унижает
– Конечно, это всё – ужасное несчастье. Может сердце отказать в терпении…
Пришли на станцию раньше времени. Всего несколько человек на платформе, утоптанный снег кочковатый. Всё ещё света северного мало. И мрачные ели густо у станции.
– А всё же – ты с осени изменилась. Ты уже не так это всё поддерживаешь.
– Нет, ты ошибаешься. Поддерживать трон – в этом я не изменилась. Даже: сейчас ещё нужней, чем тогда, сплочение твёрдых верных людей. Ведь сколько же умных и твёрдых, но все рассеяны, друг друга не знают – и бессильны.
Сумочка не мешала за кистью, она сплела пальцы в перчатках, – и было бессильное умоленье в этом жесте, но была уже и сила.
– Да не нужна им наша помощь. Никто из них её не спрашивает. И – некому предложить, и – нет путей, доступа нет на сто вёрст. Ты же не можешь придумать – как.
Брови Ольды и лоб дрогнули вместе:
– Так что ж – не спасать страну?
– Страну – спасать. Но укреплять трон помимо воли трона – абсолютно невозможно. Как помогать тому, у кого нет воли? Как только соединяешь себя с троном – вот ты и скован всей там налегшей, прилипшей рухлядью.
– Нет, ты не монархист, – печалилась она. – Ты и осенью так же говорил. А время было взяться – тогда, на поддержку.
Гудел поездок, подходя. Доболтал вагончики, остановил. Вошли. Дачный вагон слабо нагрет печкой от середины, и там вблизи сидят.
– Холодно тебе будет?
– Нет, ничего.
Поколебался. И:
– Тогда… я тебе не всё сказал.
– А как?
Всего – и теперь не выразишь. И – долго.
– Да разные мысли бродили. Но не точные. Оказалось всё очень-очень сложно. И не в думских кругах найти союзников.
– Да уж не Думе в рот смотреть. Тот же Распутин для Думы был – просто находка. Не такие уж могучие «тёмные силы», как раздувалось. Молва всегда нагораживает избыточное, это закон молвы. А нечистота прилипает и на всех уровнях. Выступать против Распутина стало в обществе очень выгодно. Каждый, кто заявит, что он – жертва Распутина, сразу становится фаворитом общества, обеспечена повсюду горячая поддержка.
Нравилась ему эта сдержанная ровная страсть её, как она всегда говорила об общественном. Чуть-чуть запрокидывая голову.
И затолпились в Петрограде слухи, да какие. Что убийством Распутина начинается новая эпоха террора. Даже будто: стреляли в Протопопова, уже! Уже хотели отравить генерала Алексеева! Задумано убить императрицу и Вырубову! Не где-нибудь, а среди знати спорят: убьют ли только императрицу или Государя тоже. Уже называли и полки, в которых готовится заговор. Потом – что заговор великих князей, и будет государственный переворот, а то: перед Пасхой будет революция. О заговорах среди гвардии – из десяти мест.