Красное солнце валькирии
Шрифт:
Забыв про сковородку и закипающую воду, она отправилась в комнату и достала из стола оставленные Иваном вещи.
Платок притягивал ее как магнитом. Что же такое интересное в нем лежало? Софья разложила тряпочку на столе и впилась в нее глазами.
Визуально то, что было завернуто, очень походило на небольшую плоскую коробочку, примерно шесть на восемь сантиметров. Слиток золота? А может, специальная пластина, которая нужна для производства фальшивых купюр? Странная должна получиться купюра. А если слиток, то сколько в нем может быть веса? Достаточно
Она нагнулась, рассматривая серую тряпочку. Нет, если бы в платок завернули что-то тяжелое, сгибы были бы гораздо четче. Значит, легкое. Что? Да черт его знает!
Ну хорошо, попробуем зайти с двадцать пятой стороны. А если подумать в сторону инициалов, как она предлагала изначально? Что это даст? Да ничего! Возможно, они тут вообще ни при чем. Взяли первую попавшуюся тряпку и завернули в нее какую-то вещь.
Ну а если все-таки инициалы имеют значение? Именно в них весь смысл? Вдруг это пароль?
И тут о себе напомнила сковорода. Почуяв мерзкий химический запах, Софья рванула на кухню, выключила конфорки, открыла форточку и едва успела спасти несчастную от трагической гибели.
Вода в кастрюле тоже почти выкипела. Ну и ладно. Все равно есть совершенно не хочется.
Софья задумчиво постояла над плитой, а потом достала телефон и позвонила Бенедикту Фомичу Закряжскому.
Фомич никогда не откажет в помощи. Если уж он ничего не сможет сказать, тогда она откажется от своей затеи и будет старательно выполнять данное Ивану обещание.
Бенедикта Фомича как только не называли! Бенедиктом, когда хотели выразить уважение к его авторитету и научным достижениям, Фомичом, когда собирались предложить выпить по маленькой после работы, Фомой за поистине библейскую недоверчивость ко всему, что выходило за рамки его представлений о жизни, и, конечно, Беней за принадлежность к библейскому народу.
Софья была знакома с Закряжским с рождения и не представляла, что его может не быть. Когда-то Бенедикт с мамой учились в одной школе, потом на одном факультете, вместе защитили диссертации и продолжали вращаться в одних и тех же кругах. У обоих были семьи, но они никогда не теряли связь и очень этим гордились. «В наше время верная дружба – такая редкость», – говорила мама и закатывала глаза. Впрочем, они при этом становились очень хитрыми.
На звонок Закряжский откликнулся сразу и первым делом спросил, все ли в порядке с Аллой Николаевной. Софья уверила, что у мамы отличное здоровье, и сразу приступила к делу.
– Инициалы на платке? – переспросил Бенедикт, выслушав. – Это интересно. Несколько странно, конечно, но… если ты просишь, я посмотрю. Приезжай завтра вечером, этак после шести.
Ничего особенного он ей не сказал, но Софья вдруг вдохновилась. Чем черт не шутит, а вдруг?
Весь следующий день она думала о предстоящей встрече и почти не вспоминала об Иване. Или просто боялась?
В преподавательской, где она отыскала Закряжского, было многолюдно и шумно. Оказалось, профессора
Софья быстро оценила ситуацию и поняла, что должна действовать решительно. Она ловко оттерла Бенедикта от дружеской компании и увела в кабинет.
Сам потом спасибо скажет. Если не он, то Фаина Ростиславовна точно.
Бенедикт немного посокрушался, что не успел произнести придуманный заранее, отрепетированный и весьма остроумный тост, но быстро остыл и даже пробормотал что-то вроде «грешно смеяться над больными людьми» и «все там будем».
– Софья, дорогуша, простите сорванца. Увлекся, ей-богу, увлекся! У вас ко мне важное дело, я помню.
Софья приложила руки к груди. Важное. Очень важное.
Прокашлявшись и поправив галстук, Бенедикт Фомич достал из левого кармана очки и навел на предъявленную ему фотографию на манер лорнета.
– Ну, прежде всего, инициалы женские, – заявил он после вдумчивого разглядывания.
Тоже мне – Америку открыл!
– Это я и так поняла. Вряд ли мужики даже сто лет назад пользовались вышитыми платками.
– А вот тут вы ошибаетесь, моя милая. Еще как пользовались! Платок был важной частью туалета, а помеченный инициалами – еще и признаком определенного статуса владельца. Но вот тут на фото четко виден край. Мужские платки такими кружевами не украшали. Да и тип вензеля женский. Виньетки слишком фантазийные, затейливые. Цветочная тема. Сразу видно, что он принадлежал девице юной и романтичной. По крайней мере, таковой она была на момент, когда вышивала вензель. Л – имя, Р – фамилия. В русской традиции на первом месте всегда ставилось имя.
– Ну да. У меня тоже куча знакомых с такими инициалами. Людмила Рюмина, Лилия Ромашина…
– Может, и Рюмина. Может, и Ромашина, – задумчиво произнес Бенедикт Фомич, продолжая внимательно рассматривать изображение. – Я вижу некоторые элементы фамильного герба. Иными словами, эта женщина не в крестьянской избе выросла. Она из дворян и, похоже, с немецкими корнями. Могу ошибаться, конечно, но в те времена к написанию родового имени относились серьезно.
Он немного помолчал, словно сомневаясь, а потом сообщил, что вензель кажется ему смутно знакомым. Возможно, он уже где-то встречался с подобным.
Софья воспряла духом и принялась приставать с горячими мольбами о помощи.
– Вы сможете выяснить? – в сотый раз спрашивала она, прибавляя умоляющие жесты.
– Если это возможно выяснить в принципе, то да. Нельзя исключать, что данный вензель – лишь следствие полета фантазии какой-нибудь Люси Ряшкиной из швейной мастерской.
– Все равно хочется верить в лучшее.
– А почему это для вас так важно? – спросил удивленный ее настойчивостью Бенедикт Фомич.
Софья приготовилась врать, но Закряжский одернул самого себя: