Красное золото
Шрифт:
— Что, Лелек, Ирэн вспоминаешь?
Болек был нескромен, но его давнишний друг нисколько не обиделся. Похоже, мысли у всех приняли одно направление.
— Вспоминаю… Вот черт возьми, никогда бы не подумал, что могу так по ней скучать!
— Любишь, наверное…
— Люблю? М-м-м… Не знаю… Вот ты можешь сказать, что кого-то любишь? Или любил? Я — не могу. Ну, естественно, влюблялся много раз, даже три раза в ЗАГС ходил, ну да ты знаешь… А потом забирал заявления, потому что начинало казаться, что это опять — не то. В смысле — не любовь, а так, влюбленность, потому что настоящая любовь должна быть не такой,
Он сдул на пол пену со следующей кружки и задумчиво продолжил:
— Только знаете, мужики, я честно скажу: когда я своим женщинам говорил: «Я тебя люблю», я не врал. И когда замуж звал — тоже звал искренне. Потому что в тот момент я их действительно любил.
Да, я тоже любил всех своих женщин. И тоже искренне. И тоже каждый раз мне казалось, что это опять не то… Временами я думаю, что вообще не способен на любовь — в том ее расписанном поэтами понимании, которого обычно и ждут от тебя твои многочисленные пассии.
— Ну, в такие моменты мы все искренне любим. И не врем, — философски заметил Болек.
— Ну да, само собой! Только это же не должно длиться вечно. Все равно просто обязана в твоей жизни появиться женщина, с которой и для которой ты сможешь жить… Вот! Точно! Любовь — это когда не просто переспать приятно, а еще и постоянно друг друга видеть, и при этом не надоесть друг другу.
— Ну, это уже не совсем любовь, — возразил я. — Это, скорее, привычка. И дружба. И еще…
— И еще много всего, — закончил за меня Лелек. — Правильно, только это ничего не меняет, потому что любовь — это не монолит, это многокомпонентное понятие. Сначала — страсть. Потом — дружба. Потом — привычка. Потом — еще что-нибудь. И вот это все вместе только и может быть любовью. Ну, как компьютер: это же не кусок железа. Это набор плат. И у каждой — свое предназначение. И в отношениях так же: если ничего нет, кроме секса, пусть даже очень хорошего секса, то какая это, к чертям собачьим, любовь? Ну, натрахаешься до опупения, а дальше что? Нет, любовь — это когда вот этот самый приступ дурной страсти проходит, а с человеком хочется остаться. Даже и без секса. Сидеть и слушать о ее работе, склоках с соседями, другом прочем — и радоваться тому, что она тебе этот бред рассказывает…
Он закурил, пару раз глубоко затянулся и допил степлившуюся кружку.
— Вот Ирэн взять. Она в компьютерах — ни бум-бум, а я ей начинаю что-то вещать — сидит, слушает, аж рот откроет, как будто понимает чего… Ничего, конечно, не понимает, но слушает, и я вижу, что ей интересно, понимаешь? Она не играет и не притворяется, это же сразу видно, когда играют…
Лелек смял окурок в пепельнице и тихо закончил:
— Я над этим все время думал, как только мы за золотом этим паршивым отправились. И решил: как только вернемся, вернее — как только все проблемы устаканятся, поведу Ирэн в ЗАГС. Только на сей раз ничего уже менять не буду… Так что — всех приглашаю.
— А можно, я свидетелем буду? — тут же встрепенулся Болек, взгрустнувший было от общего романтического настроя.
— Можно. Куда ж от тебя деться…
— Скажите, Ирина здесь живет? — Леший изо всех сил старался быть вежливым.
— А что вам от Ирочки надоть? — поинтересовался сварливый старушачий голос из-за
— Нам? Э-э… Мы ей письмо передать хотим.
— Какое письмо? — продолжала допытываться въедливая старуха.
— Письмо? Э-э… От Виктора письмо!
— А где ж он сам-то? — глупый допрос начал выводить «синих» из себя.
— Да в Москве он! Так что, Ирина дома?
— Нету, нету Ирочки, в морге она!
— Где? — завопили «братки» одновременно.
— В морге, на практике.
— Тьфу ты, черт, дура старая, — ругался Леший, спускаясь по лестнице и качая головой, — чуть фишку не обломала… Че, Вован, едем в морг?
— В морг? — переспросил Вова Большой с сомнением. — Не, брателла, в морг мы еще успеем, в натуре. Тут подождем. Там, у торца этой хибары, местечко есть хорошее…
Будущие похитители переставили машину на приглянувшееся место — между разросшимися до второго этажа пятиэтажки колючими кустами и покрошившейся асфальтовой тропинкой, идущей к дому от недалекой автобусной остановки. Местечко для исполнения их намерений действительно было — удобнее не придумаешь. И людей почти нет…
Через несколько часов, когда давным-давно закончились сигареты и Вова с Лешим совсем осатанели от желания покурить и от долгого сидения в неудобных скрюченных позах, их терпеливое ожидание было, наконец, вознаграждено: по тропинке торопливо шла к дому молодая темноволосая девушка в туго облегающих ноги джинсах и синей обтягивающей футболке с легкомысленным пестрым мультперсонажем на груди.
Вова толкнул напарника локтем:
— Ну-ка, давани косяка: она?
— Кажись, она… Точно она! Мне Сивый ее детально нарисовал.
— Ну вот и славненько…
Вова вылез из «девятки» и, когда девушке оставалось дойти до них метра три, широко осклабился и полуутвердительно спросил:
— Ирина?
Девушка резко остановилась и подозрительно оглядела улыбчивого орангутанга с ног до головы.
— А что? — вопросом на вопрос ответила она, готовясь на всякий случай дать стрекача обратно на остановку.
— Да вы не бойтесь, сударыня, — Вова призвал на помощь осколки былого образования, — мы к вам от Лелека, мы его… э-э… товарищи. Летаем вместе. Он сейчас в Москве, а мы только оттуда прибыли, вот он и просил вам письмишко передать.
И Вова улыбнулся еще шире, хотя это и казалось уже невозможным.
— Письмо? — девушка явно находилась на перепутье между сомнениями и желанием получить послание. — Где же оно?
— Письмо-то? — переспросил зачем-то Вова и вдумчиво похлопал себя по карманам. Потом нагнулся в салон, к сидящему за рулем Лешему, и громко поинтересовался: — Э-э-э… коллега, письмо у вас?
Леший утвердительно закивал, щербато улыбнулся Ирине сквозь пыльное ветровое стекло, повторяя Вовин жест, похлопал себя по многочисленным карманам китайской жилетки, перегнувшись, достал с заднего сиденья объемистую спортивную сумку и, не прекращая кивать и улыбаться — что, мол, сейчас, мол, в лучшем виде — принялся копаться в ней.
Это решило исход сомнений. Парни в «девятке» не вызывали особого доверия, но ведь Лелек сам рассказывал, что «челноки» — совершенно особенная среда, и что там можно встретить всех — от очевидных уголовников до профессоров филологии. И к тому же она так долго не имела известий о нем…