Краснокожий пророк
Шрифт:
— Посредине, и буду молить обе стороны не…
— Ты встанешь со своим народом, а я — со своим.
Сказитель не мог с ним спорить. Может быть, у него достало бы мужества отвергнуть подобный выбор. А может, и нет.
— Упаси нас Господи от подобного исхода.
— Это уже произошло, Сказитель, — грустно промолвил Такумсе. — С сегодняшнего дня никто не сможет помешать мне собрать армию краснокожих.
Сказитель не успел толком обдумать ответ, слова сами сорвались с его языка:
— Что ж
Такумсе ответил гневным ревом. Он прыгнул на Сказителя и повалил его на траву луга. Правая рука Такумсе вцепилась в редкие пряди седых волос странника, а левая схватила Сказителя за глотку.
— Тот бледнолицый, который не скроется за морями, умрет!
Однако не жажда убийства кипела в его венах. Хотя ему достаточно было лишь сжать руку, чтобы задушить Сказителя. Спустя мгновение краснокожий вождь оттолкнул от себя странника и упал в траву, прижавшись лицом к земле. Его руки и ноги были раскинуты в стороны, будто он хотел слиться с родной землей.
— Прости, — прошептал Сказитель. — Я был неправ.
— Лолла-Воссики! — вскричал Такумсе. — Брат мой, я не хотел оказаться правым!
— Он жив? — спросил Сказитель.
— Не знаю.
Такумсе повернулся и прижался щекой к траве, однако глаза его со смертельной ненавистью буравили Сказителя.
— Сказитель, те слова, что ты произносил… Что они означали? Что ты видел?
— Ничего, — пожал плечами Сказитель. И вдруг, осознав всю правду, произнес: — Я передавал видение Элвина. Это явилось ему. «Впереди выступают отец мой и брат». Его видение, мой стих.
— Но куда подевался мальчик? — вдруг вспомнил Такумсе. — Он провел на Холме всю ночь, он что, и сейчас еще там?
Такумсе вскочил на ноги, повернувшись к Восьмиликому Холму и пристально вглядываясь в дебри.
— Никто не может оставаться там всю ночь, но солнце уже поднялось, а он не вернулся. — Такумсе посмотрел на Сказителя. — Он не может спуститься.
— Что ты имеешь в виду?
— Я нужен ему, — ответил Такумсе. — Я чувствую это. В его теле огромная рана, и его сила утекает в землю.
— Да что это за Холм такой?! Что, его ранило?
— Кто знает, что обнаружит бледнолицый мальчик на Восьмиликом Холме? — как бы про себя проговорил Такумсе. Затем снова повернулся к горе, как бы услышав еще один призыв. — Да, — решительно кивнул он и быстрым шагом направился к Холму.
Сказитель последовал за ним, решив не обращать внимание Такумсе на некоторую несуразность его поведения. Только что он поклялся сражаться с бледнолицыми, пока не изгонит из этой страны всех до единого, а теперь бежит со всех ног к Восьмиликому Холму, чтобы спасти какого-то бледнолицего мальчишку.
Отыскав место, где поднялся Элвин, они
— Ты видишь что-нибудь? — спросил Сказитель.
— Тропа исчезла, — подтвердил Такумсе.
— Но ты же ее видел вчера.
— Вчера она еще была.
— Значит, надо подниматься другим путем, — решил Сказитель. — Пойдем на Холм своей дорогой.
— Поднявшись по другому склону, я окажусь в совсем другом месте.
— Да ладно тебе, Такумсе. Холм, конечно, велик, но не настолько же, чтобы там заблудился и пропал без вести мальчишка.
Такумсе пренебрежительно взглянул на Сказителя.
— Значит, чтобы оказаться в том же месте, надо обязательно подняться по той же тропе? — уже несколько менее уверенно уточнил Сказитель.
— Откуда я знаю? — фыркнул Такумсе. — Я никогда не слышал, чтобы люди поднимались на Холм по одной и той же тропке.
— Так вы что, ни разу не приходили сюда по двое, по трое?
— Это место, где земля говорит со всеми живыми существами. Речь земли — трава и деревья; драгоценности и перлы ее — птицы и звери.
Сказитель заметил, что Такумсе, когда захочет, может изъясняться на английском без малейшего акцента, совсем как белый человек. Причем как хорошо образованный белый человек. Перлы! Это он в Гайо набрался таких мудреных словечек?
— Значит, мы не можем подняться наверх?
Лицо Такумсе ничего не выражало.
— Ладно, подниматься все равно надо. Мы знаем, где он прошел, — давай пойдем там же. Да, тропинка пропала, ну и что?
Такумсе ничего не ответил.
— Ты что, так и будешь здесь стоять? Пусть он там погибает, да?
Не произнеся ни слова, Такумсе шагнул к Сказителю. Лица их оказались совсем рядом, грудью они едва не касались друг друга. Такумсе схватил его за руку, обнял другой Сказителя за пояс и прижал к себе, обвив своими ногами его ноги. Сказитель на секунду представил, как они сейчас смотрятся со стороны. Наверное, не разобрать, чья нога кому принадлежит, так они сплелись. Он почувствовал биение сердца краснокожего, его стук отзывался в груди Сказителя куда громче, чем еле слышное постукивание его собственного сердца.
— Мы теперь едины, — прошептал Такумсе. — Мы были краснокожим и бледнолицым, нас разделяла кровь. Теперь мы один человек, у которого две души. Душа краснокожего и душа бледнолицего, но мы едины.
— Хорошо, хорошо, — согласился Сказитель. — Пусть будет так, как ты скажешь.
Не отпуская странника из объятий, Такумсе развернулся; их головы прижались друг к другу, в ушах Сказителя гулом океанских волн отзывался пульс Такумсе. Но теперь, когда их тела приникли друг другу так плотно, словно в груди у них билось единое сердце, Сказитель различил тропинку, поднимающуюся по склону Холма.