Красные маршалы. Буденный
Шрифт:
Ворошилов сам оценивал армию так: «Бойцы выше всяких похвал. Комсостав до безумия храбр, но как руководители — много ниже всякой критики. Они не справляются с управленьем. Этому причиной еще и новая незнакомая местность, леса, болота, реки, сильная пересеченность. Степи, равнины — вот родная стихия наших чудо-богатырей.
Перед «чудо-богатырями», перед мощью армии, похожей на орды вооруженных нищих, не ценящих ни своей, ни чужой жизни, — польские и французские стратеги остановились в полном оцепенении.
Под Станиславчиком
Но Клим Ворошилов выехал в рассветной темноте на холм, орет.
— Зажал Станиславчик, гад! Атаковать в конном. строю!
Начдив мнется.
— Докладываю, товарищ Ворошилов, что темно, туман и под селом проволочные загражденья остались…
— Атаковать в Бога, в душу, в мать!
С развернутыми штандартами, под звуки гремящего марша бросилась на Станиславчик конница; стыкаясь в темноте, падая, матерясь, повисая на проволоке, рубя на улицах кого попало, с маху взяла село.
Реки Случь, Горынь, Иква, Буг, болота Восточной Галиции только мелькают в глазах буденовцев. Прет на Львов Ворошилов с Буденным, близясь к столице Галиции. Еще три перехода, и рухнет видавший военные виды Львов. Сталин торопит Ворошилова брать Львов раньше, чем Тухачевский ворвется в Варшаву. Тухачевский торопится с варшавским приступом. Точь-в-точь также торопились генералы Иванов и Рузский, шедшие этими ж путями в 1914 году. Как сообщают мемуары, переругивались тогда генералы по проводам даже «ночью в одних кальсонах».
Уж под Бродами, исполосованная грабежом, смертями, шашечной рубкой, со стоном, гиком несется конница Ворошилова. Все ближе, перед катящимся польским фронтом, под прикрытием огня тачанок, на горизонте вырастают в гигантском облаке пыли, градовой тучей двигающиеся, буденовцы.
Звон под копытами, ветер в ушах… Семьдесят лет назад друг Карла Маркса Энгельс писал о русской армии: «Тяжелая на подъем, эта полуварварская армия в решительных случаях, в больших сражениях никогда не применяла другой тактики кроме массовой». Так она и прет на Европу, эта русская конница и пехота, только под угаром не марксизма от Маркса, а марксизма от Марса.
Но когда уж казалось миру, что Польша свалена и Ленин выпускает Ворошилова с Буденным на блестящие проспекты Европы, в варшавском Бельведере европеец генерал Вейган разгадал, что сметающий азиатский марш ворошиловских «чудо-богатырей» сделан только под угаром.
Под самыми стенами Варшавы рухнула неистовость русского наступления. Первого, кого разбил талантливый французский стратег — саратовского парикмахера Хвесина. Армия Хвесина треснула неслыханным пораженьем, и Хвесин открыл тыл армий Тухачевского.
На русских прямых проводах у главкома Каменева с Сталиным повисла крепкая ругань: бросайте «львовскую приманку», свертывайте Буденного
Поляки ожили. Уже русский гик не действовал. Польская стратегия, как спираль, разжималась с зловещим свистом. Кавалерия генерала Станислава Галлера взяла Буденного под Замостьем в мешок сабельных клещей. Об этих боях так рассказывает в своих воспоминаниях писатель Бабель:
Под Замостьем шестая дивизия скопилась в лесу у деревни, ожидая сигнала к атаке. Но начдив 6, поджидая вторую бригаду, не давал сигнала. Тогда к начдиву подъехал Ворошилов. Он толкнул его мордой лошади в грудь и сказал:
— Волыним, начдив шесть, волыним.
— Вторая бригада, — ответил начдив глухо, — согласно вашего приказания идет на рысях к месту происшествия.
— Волыним, начдив шесть, волыним, — Ворошилов рванул на себе ремни. Начдив отступил от него на шаг.
— Во имя совести, — закричал он и стал ломать сырые пальцы, — во имя совести, не торопить меня, товарищ Ворошилов.
— Не торопить, — прошептал Клим Ворошилов и закрыл глаза. Он сидел на лошади, глаза его были прикрыты, он молчал и шевелил губами. Казак в лаптях и в котелке смотрел на него с недоуменьем. Штаб армии, рослые генштабисты, делали гимнастику за его спиной и посмеивались. Скачущие эскадроны шумели в лесу, как шумит ветер, и ломали ветви. Ворошилов расчесывал маузером гриву лошади.
— Командарм, — закричал он, оборачиваясь к Буденному, — скажи войскам напутственное слово! Вот он стоит на холме поляк… Поляки в самом деле были видны в бинокль. Штаб армии вскочил на коней, и казаки стали стекаться к нему со всех сторон.
— Ребята, — сказал Буденный, — у нас плохая положения, веселей надо, ребята…
— Даешь Варшаву! — закричал Ворошилов, поднял коня на дыбы и влетел в середину эскадронов.
— Бойцы и командиры! — закричал он со страстью. — В Москве, в древней столице, борется небывалая власть! Рабоче-крестьянское правительство, первое в мире, приказывает вам, бойцы и командиры, атаковать неприятеля и привезти победу!
— Сабли к бою… — отдаленно запел начдив 6 за спипой командарма. Красный казакин начдива был оборван, мясистое, омерзительное лицо искажено. Клинком неоценимой сабли он отдал честь Ворошилову.
— Согласно долгу революционной присяги, — сказал начдив шесть, хрипя и озираясь, — докладываю реввоенсовету первой конной, вторая непобедимая кавбригада на рысях подходит к месту происшествия.
— Делай, — ответил Ворошилов и махнул рукой. Он тронул повод, Буденный поехал рядом с ним, они ехали на длинных кобылах в одинаковых кителях и в сияющих штанах, расшитых серебром.