Красные маршалы

Гуль Роман Борисович

О Котовском печатались зондирующие статьи: с кем же этот прапорщик революционного времени? Но уж через месяц Одесса знала, что анархист Котовский лезет сквозь пожар России, как лось, напролом, сквозь чащу горящего леса.

В Одессе Котовский набрал под свое атаманство 30 дружинников из разбойного и уголовного мира вперемешку с коммунистами. Котовский брал людей «по глазам». Одним взглядом видел: годится ему или нет.

И снова вся Одесса заговорила о Котовском. Ему это, вероятно, надобилось. Уж давно молчали. А тут опять вспыхнули феноменальные

по смелости грабежи-приключения.

Данная подпольем задача коротка: убийства полицейских агентов, провокаторов, террор в отношении белой контр-разведки, экспроприации деникинского казначейства, налеты на банки и частных лиц.

И сразу после первого «дела» рука Котовского была узнана всей Одессой. На одном из одесских заводов забастовали три тысячи рабочих. Зачинщиков забастовки выдали полиции, на фабрику выслали войска и под их охраной старались возобновить работу.

Если верить «фантастическим рассказам», Котовский проделал следующее: написал письмо фабриканту: «немедленно договориться с рабочими, уплатить за вынужденный прогул и добиться у властей освобождения забастовочного комитета». Если б стояла иная подпись, но — Котовский? И срок в три дня? Визит с револьвером?

Фабрикант, будто бы, сообщил о письме в контр-разведку. Контр-разведка распорядилась поместить у парадного входа и во дворе засаду в 50 человек. К тому ж, главное управление разведки помещалось в соседнем с фабрикантом доме.

Три дня прошли. Но на пятый, вечером, к дому фабриканта катил щегольской лихач под зеленой сеткой и у кучера часы на поясе. Подвез капитана в шинели с иголочки, капитан покуривал сигару. Рысак замер, лихач намотал возжи на кулаки. Капитан вылез из экипажа и очень быстрыми шагами вошел в подъезд, крикнув:

— Эй, кто дежурный, живо сюда! Начальник засады вышел, за ним вышли вооруженные люди. Котовский заговорил:

— Я по поручению коменданта города, мы имеем сведения, что нападение произойдет через пятнадцать минут. Разбудите резерв, зарядите оружие, будьте наготове. Я пойду предупрежу хозяина, чтоб не испугался стрельбы. Живей! — И капитан быстро взбежал по лестнице.

Хозяин был уж в халате, ложился спать. Но дверь отперли и капитана впустили.

— Я к вам по порученью коменданта города, положенье чрезвычайно серьезное, вам угрожает нападение, нужно принять все меры.

Хозяин прошел с Котовским в кабинет, а в кабинете разыгралась, будто бы, известная, исполняемая по шаблону, сцена: — револьвер, «я — Котовский», и требование денег. Деньги были вручены. Но сцена еще не доиграна. Котовский хочет оригинальности.

Спрятав деньги, Котовский приказывает хозяину звонить в контр-разведку:

— Помогите, у меня Котовский!

И когда перепуганный насмерть хозяин взялся за трубку телефона, капитан вышел из кабинета и, сбегая по лестнице, крикнул начальнику отряда:

— Держитесь! Я сейчас приду с подмогой! Котовский будет минут через десять! Постарайтесь продержаться до моего возвращения!

Щегольской лихач рванулся от подъезда в то время, как из помещенья

разведки бежали уже люди к квартире фабриканта.

Если верить, этим «делом» Котовский открыл авантюры в Одессе. Та ж изобретательность, та же смелость, то ж разбойное остроумие. Но Котовский в своем отряде крепко переплел политику с уголовщиной. Может быть из всех периодов, этот период самый темный в жизни Котовского. В Котовском самом не было корысти, но его окруженье состояло из настоящих бандитов и «налеты» смешивались с явным разбоем.

То Котовский переодетый офицер, то дьякон, то помещик. Грабежи днем и ночью. На столбах Одессы расклеены воззвания, предлагающие за выдачу Котовского и его сообщников крупную награду. Но именно эту-то «игру жизнью» и риск каждой минуты и любил Котовский.

Котовский играл. Играл так, как играют в кинематографе. Говорят в этом человеке жила большая тоска, смешанная с патологической жаждой крутить перед всем миром трехтысячеметровый криминальный фильм, на который «нервных просят не ходить».

В бытность Котовского в Одессе ему приписывается и следующий «трюк».

В разгар своей войны с полицией и белой контрразведкой, когда гонялись за ним по Одессе, Котовский, будто однажды сообщил бандитам, что налет назначенный на вечер — отменяется.

— Поеду в театр. Хочу отдохнуть. Послушаю «Евгения Онегина».

И несмотря на полное остолбенение, крики, ругательства, и протесты коммунистов-бандитов, он отставил назначенный налет без разговора.

— Чтооо? — и Котовский медленно повернет лысый круглый череп, останавливая на сопротивляющемся ему, Котовскому, тяжелые камни глаз. Этого достаточно. Всякий отойдет, как собака, потому что если анархист Котовский что-нибудь хочет, то этому нет препятствий.

— П-п-поняли? — зазаикается Котовский и пойдет своим широким тяжелым шагом атлета.

Котовский любил музыку по настоящему. Сам недурно играл на корнет-а-пистоне. Но это любительство. Он больше всего любил Чайковского и, как хотел, поехал в оперный театр.

Это было весной 1919 года. В цилиндре, в смокинге ехал, немного опоздав, Котовский в театр. На пышных дутиках на бандитском лихаче по веявшим мартовским теплом вечереющим улицам Одессы, где на столбах объявлена награда за его жизнь. Но он едет слушать Петра Ильича Чайковского.

Первый акт прошел благополучно, никто не обратил вниманья на крупного, рослого барина в смокинге, сидевшего во втором ряду и слушавшего Чайковского с подлинным наслаждением. Но в антракте глаз Котовского уж различил «нечто». Заметались какие-то штатские. И через несколько минут он явно услыхал свое имя.

В театре началось второе представление. «По Котовскому». Говорят, «с ужасом и восхищением» следили некоторые, как в партере поднялся и медленно пошел меж кресел крупный красивый человек с блестящей лысой головой. Не тот уж Котовский: уж обрюзг, ожирел, у рта легли глубокие складки, глаза чуть прищурены и под глазами густая сетка морщин. Это немного уставший волк. Но еще очень сильный.