Красные орлы
Шрифт:
Товарищ Ослоповский, взяв с собой Осипа Полуяхтова и меня, отправился разведать приутихшего противника: где укрепился, чем занимается? Едет как ни в чем не бывало, а ведь в случае чего с дороги и на шаг в сторону не свернешь — кругом глубокий снег. Мне даже не по себе стало: зачем командир так рискует жизнью?
Разведка прошла благополучно. Мы выбрались из вражеского кольца. Полк занял новую позицию возле деревни Ошапы.
Вчера и сегодня вместе с командиром и военкомом ездил по всему участку обороны полка. Особенно напряженным был вчерашний день.
Вечером подошел наш бронепоезд «погреть» беляков. Он выпустил снарядов семьдесят. После этого почерневший бугор опустел. Сегодня беляки не показываются.
Вообще враг стал менее уверенным и настойчивым. Видимо, потому, что потерял Уфу. Туда были брошены большие силы белых. Однако все равно врагу не удалось удержать город. 31 декабря Уфа взята красными войсками. В тот же день советским стал и Стерлитамак. Поговаривают о взятии Оренбурга. Точно не известно, последние дни не получаем газет. Но телеграммы о победах у Стерлитамака и Уфы достоверны. Это большой успех!
Деревня Ошапы, где мы сейчас стоим, маленькая. Расположилась она очень выгодно в военном смысле — на вершине горы. Видно отсюда во все стороны, особенно в направлении Перми. Внизу леса, густые, темные, нет им конца-края. Где-то за лесом — Кама, а там и Пермь.
Около деревни проходит линия железной дороги. У разъезда стоит бронепоезд — наш боевой надежный друг. Он хорошо вооружен: одно 48-линейное орудие, две маленькие пушечки «макленки», ну и, конечно, «максимы».
Штаб полка — в большой избе из двух половин. Днем и ночью здесь полно народу.
Вчера вечером товарищи Ослоповский и Юдин остались с четырьмя приезжими, похожими на купцов. Здоровые. Видные. Богато одеты: в дорогих меховых шубах, бобровых шапках, поверх шуб дохи из собачьих шкур. Приехали они, когда уже стемнело, на двух больших, полных поклажи кошевах, запряженных «гусем» тройками крепких лошадей. Ни с кем не стали разговаривать. Прошли прямо к командиру и комиссару.
Меня заинтересовало — кто такие? К нам в штаб купцы никогда не приезжали, да и что им у нас делать?
Сначала товарищи Ослоповский и Юдин отнеслись к приезжим с подозрением. Долго проверяли документы, грозились арестовать, а то и расстрелять. Но купцы держались уверенно, даже весело. Скоро между ними, командиром и комиссаром полка пошла дружеская беседа.
Я сидел в стороне, прислушивался и никак не мог взять в толк, что же это за люди, которые сразу с товарищами Юдиным и Ослоповским стали на «ты», как давние знакомые. Но потом, особенно когда услышал рассказ приезжих о жизни в Москве и Питере, понял: это же никакие не купцы, а коммунисты. Партия послала их в тыл к белым, к Колчаку, вот они под видом богачей и пробираются в Сибирь.
Во все глаза смотрел я на бесстрашных разведчиков и думал: вот с кого брать пример!
Я представлял себе, как они ходят по городу, захваченному белыми,
Часа в три ночи приезжие товарищи попрощались со всеми за руку. В том числе со мной. И ушли.
Я взял дневник и сразу же принялся писать.
Перечитал страничку в дневнике за 4 января и стало смешно. Рассуждал о пассивности белых, находил причины… А сами мы с 5 января и по сей день отступаем. За одиннадцать суток я не нашел часа, чтобы сесть за дневник. Все время в боях, переходах. Устаешь настолько, что засыпаешь на ходу.
Но дело не только в усталости. Во время боев у Чайковской у нас в полку было много неприятностей. Люди очень измучились, а отдыхом и сменой словно дразнят. Это плохо действует на красноармейцев. Однажды часть бойцов 1-го батальона даже отказалась воевать.
Вот как это получилось.
Белые наступали на село Покровское, что неподалеку от станции Григорьевской. В селе оборонялся Волынский полк, которому помогал наш 3-й батальон. 3-я рота 1-го батальона охраняла фланг полка. В эту роту и направлялись мы с военкомом. До села оставалось еще с полверсты, и вдруг встречаем в лесу наших красноармейцев. Товарищ Юдин удивился, спрашивает:
Что вы тут делаете?
Бойцы отвечают вразброд. Командиров не видно, не слышно. Тогда комиссар приказывает:
Возвращайтесь в село, на свои позиции. Выполняйте долг перед революцией.
Но красноармейцы и не думают подчиняться приказу Ругаются, шумят. Кто-то — я так и не разглядел кто — как заорет на весь лес:
Там белых тыщи! Не станем больше вшей кормить, кровь свою проливать. Кому надо, тот пусть и наступает…
Забыв все: совесть, революционную честь, забыв, за что гибли товарищи, 3-я рота пошла за крикунами-паникерами, люди потеряли голову.
Как же успокоить бойцов, как победить панику?
Товарищ Юдин привстал в стременах и в голос закричал:
Вы трусы, предатели революции! Не хотите идти в село — один пойду.
Развернулся и на галопе вперед. Я за ним. Вижу за нами бежит командир взвода коммунист товарищ Лескин.
Комиссар не хочет даже оглянуться. Подъехал к околице и, не останавливаясь — через ворота поскотины — прямо к избам. Но только мы выскочили на улицу, как из-за поворота, шагах в ста от нас, показалась колонна пехоты. Впереди на высоком коне офицер в серой папахе. Увидел нас, не растерялся, натянул повод и спрашивает:
Кто такие?
Мы вместо ответа, будто сговорились, сразу ударили из наганов. Конь под офицером взвился. Солдаты от неожиданности бросились врассыпную. Ну а мы, пока суть да дело, на галопе назад тем же путем, что прискакали. Но роту в лесу уже не застали.
Товарищи Юдин и Ослоповский всегда говорят, что командир в ответе за красноармейцев. Но в этом случае командиры были бессильны. Многие бойцы не выдержали напряжения непрерывных боев. Их вера в командиров ослабла.
В штаб полка мы вернулись поздно. В эту ночь мне впервые пришлось быть свидетелем ссоры между командиром и комиссаром. Я лежал на полатях, когда они начали обвинять друг друга в упущениях. Никогда такого еще не слышал. Разругались настолько крепко, что командир плюнул, хлопнул дверью и скрылся в горнице. Комиссар остался на кухне.