Красные орлы

Голиков Филипп Иванович

Настроение в команде, как мне кажется, неплохое. Приказания выполняются довольно быстро, но редко когда без разговоров. Оружием красноармейцы дорожат, берегут пулеметы, патроны, винтовки.

Однако едва малейшая неполадка с едой, шуму и гаму не оберешься. Не видали еще люди настоящей службы, фронтового горя не хлебали. Все впереди. Походная жизнь только началась. Уже первые дни марша показали, как много он требует сил. Идем с рассвета дотемна. Поднялись бураны. И без того узкие, плохие дороги совсем переметает, особенно в логах и по перелескам.

На

второй день марша в одной из деревень пришлось оставить половину батареи. Сегодня утром оставили два последних орудия. Когда дорога станет получше, батарея должна присоединиться к нам.

У красноармейцев нет привычки к большим переходам. Особенно трудно тем, у кого кожаные сапоги.

Хорошо еще, что удается ночью отдохнуть. На пути крупные деревни, есть где разместиться. В каждой избе на полу устраивается человек семь — восемь.

Идем по удмуртским волостям. Отношение со стороны крестьян хорошее, приветливое. Кипятят чай, варят картошку, недорого продают молоко, а если есть, то и хлеб.

Наши красноармейцы ведут себя в деревнях сознательно, дисциплинированно. Однако о правильном отношении к трудовому крестьянству напоминаю все время. И сам, и через взводных.

31 марта. Город Глазов

Шли в Воткинский завод, а пришли в Глазов. Может быть, намеренно распускались слухи относительно завода.

Я в Глазов попадаю вторично. Через этот город ехал от «красных орлов» на курсы в Петроград.

Нашим полком временно командует товарищ Крылов, работавший у прежнего комполка Ларионова помощником по строевой части. Из бывших офицеров, кажется поручик. Человек странный: то ли больной, то ли от природы вялый.

Куда отбыл товарищ Ларионов, вернется ли, я не знаю.

Вчера исполнилось десять месяцев моей службы в Красной Армии. Помню, как 30 мая прошлого года в Камышлове я пришел к редактору «Известий» Степану Васильевичу Егоршину и заявил о том, что вступил в ряды армии. В тот же день получил обмундирование, а ночью уже ходил по улицам патрульным.

За эти месяцы смерть не однажды витала над моей головой, много раз я участвовал в жестоких боях. Но в своем поступке я никогда не раскаивался и не раскаиваюсь сейчас.

Вспоминаю о полке «Красных орлов», о доме, матери, семье. Впервые закралось в душу сомнение — увижу ли их?

Вероятно, это от плохого состояния здоровья. Боли в сердце не проходят. Все время испытываю недомогание.

Газеты стали получать ежедневно. Хожу от взвода к взводу и знакомлю красноармейцев с текущим моментом. Они очень интересуются новостями. Особенно положением на фронте под Глазовом. Здесь-то как раз дела идут плохо.

В нашей пулеметной команде на 124 человека два коммуниста — каптенармус Панферов и я. Сочувствующих четверо.

Сегодня получили приказ по полку. Во всех ротах и командах категорически запрещается играть в карты. Виновные, пишется в приказе, понесут строгую ответственность, вплоть до предания суду.

А у нас в команде народ как раз любит побаловаться

в «двадцать одно». Надо будет объявить войну картам.

1 апреля. Глазов

За последние дни накопились впечатления об удмуртской деревне. Хочу их записать.

Неприглядно живут удмурты. Маленькие, грязные, темные избы. Семьи человек по 30–35.

Поинтересовался, почему такая скученность, теснота. Причины понятные: нужда, недостаток строевого леса, а кроме того, давний обычай.

Удивительно ли, что здесь столько болезней. Особенно много трахомы и чесотки. Чесоткой страдают не только люди, но и животные.

Темнота, бескультурье. Почти сплошная неграмотность. Редко где увидишь книгу.

Такое наследие оставил проклятый царизм.

К власти Советов у удмуртов враждебности нет. Подчиняются ей, признают. Но еще, мне кажется, не понимают, как свою кровную власть. Если хорошо вести агитацию и разъяснение, здешние люди станут сознательными борцами за революцию.

Жители удмуртских деревень хорошо выполняют подводную повинность, перевозят для нас снаряды, патроны, продовольствие, больных. Маленькие лошадки удмуртов очень выносливы, хозяева-подводчики старательно ухаживают за ними.

Охотно, не считаясь с теснотой, крестьяне пускают нас ночевать в свои избы. Нередко делятся продовольствием. Короче говоря, относятся хорошо. Опасаться приходится одного: как бы красноармейцы не подхватили трахому или чесотку.

Удмурты — народ работящий, уважительный. Большой властью у них пользуются старики и старухи.

Жизнь в деревне начинается рано, до рассвета. Даже зимой.

На пасху почти на целый день все идут на кладбище. Украшают могилы родичей яркими лентами, венками, крашеными яйцами, какими-то фигурками. Прямо на могилы кладут пироги, шаньги, кутью. В обрядах и вере удмуртов есть что-то от язычества.

Многие из нас научились немного изъясняться на языке удмуртов: поздороваться, сосчитать до десятка, попросить хлеба или молока. Мне думается, что мы быстро усвоили этот язык не только по необходимости, но и из симпатии к удмуртам. Это ведь и политически важно, чтобы русские красноармейцы хорошо относились к местному населению любой национальности.

Вчера часов в десять проводил общее собрание команды. Разбирали два вопроса: текущий момент (Доклад делал я) и текущие дела. Считаю, что для начала собрание прошло неплохо. Присутствовали все, в том числе и товарищ Ринк.

Думал об организационном собрании коммунистов и сочувствующих. Но перед собранием двое сочувствующих заявили о своем желании выписаться. Двое других отсутствовали. С кем же проводить собрание?

Из разговоров я понял, что партийная работа в команде сильно затруднена одним обстоятельством. Перед выездом полка на фронт некоторые мобилизованные коммунисты каким-то образом остались в Москве, а часть других находится сейчас при штабе. В результате у значительного числа красноармейцев сложилось неправильное мнение о коммунистах.