Красные петухи(Роман)

Лагунов Константин Яковлевич

Мальчишки табунились вокруг пугающей груды обгоревших бревен и кирпичей. Подзадоривая друг друга, лезли на черную круговину, вылизанную пламенем в снегу.

— Вижу! — приглушенно выкрикивал один, и его тут же обступали.

— Иде?

— Брешет, сопатый.

— Вона рука тянется. Вишь, пальцы. Куды шары пялишь? У печи…

Никто ничего толком не мог разглядеть, но через минуту — уже другой кричал:

— Вижу! Ей-богу…

Приставленный Онуфрием Карасулиным сторожить пожарище, Ромка Кузнечик разгонял мальчишек, грозясь дробовиком. Ребятишки не боялись Ромки: куда ему угнаться с одной-то ногой, стрелять же он

ни за что не станет — добрый и маленьких любит. И все-таки, чтоб не обижать сторожа, мальчишки на каждый Ромкин окрик пугливо визжали и, толкая друг друга, проворно разлетались спугнутой воробьиной стаей, а через минуту вновь лезли к страшному месту, только с другой стороны.

Старухи, проходя мимо пожарища, замедляли шаги, торопливо крестились, сокрушенно ахали, охали, поминали красоту, веселость и иные добрые качества Катерины Пряхиной и просили всевышнего, чтоб пустил Катеринину душу в царствие небесное. Заодно вздыхали и о продотрядчиках — молоды ребята, где-то поджидают их матери да невесты.

Когда солнце прокатило половину небесного круга, в Челноково появились председатель губчека Чижиков, с ним старший следователь Арефьев, губпродкомиссар Пикин и конный отряд красноармейцев из батальона чека.

Красноармейцы, расшвыряв головешки, извлекли девять человеческих костяков.

— Вот вам первая загадочка, — говорил Арефьев, протирая пенсне и близоруко щурясь на солнце покрасневшими глазами. — В доме ночевало девять бойцов продотряда и хозяйка, стало быть, десять. Где же десятый? Даже обгорелую кошку нашли, а человека нет. Похоже, этот-десятый был заодно с поджигателями.

— Вы уверены в поджоге? — спросил Чижиков, смачивая языком шов самокрутки.

— Абсолютно. И не только в этом, Гордей Артемович. В доме семь окон. Парни молодые, здоровые. Даже если б занялось сразу с четырех сторон, а это возможно лишь в случае преднамеренного поджога, и то хоть кто-нибудь да успел бы выскочить в окошко. Не выскочил, так хоть подбежал бы к окну либо к двери. А эти лежат рядышком, не шелохнулись. Я убежден: не только подожгли, но перед тем их повязали либо отравили.

Чижиков впитывал каждое слово следователя. Гордей Артемович всего два месяца назад стал председателем Северской губернской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Одна его подпись могла не только переломать, исковеркать судьбу человека, но и лишить его самого дорогого — жизни. А подписывать приходилось слишком много всевозможных, очень ответственных, порой прямо-таки страшных бумаг, и часто, утверждая приговор ревтрибунала или подписывая ордер на арест, Чижиков до тупой боли в висках терзался сомнением в правоте свершаемого. Нет, он не боялся крови. На фронте пришлось повидать всякое. Бывало, и сам расстреливал. Но то были явные, открытые враги. Теперь же….

— И еще одна деталька, — ровненько журчал голос Арефьева. — Во время пожара в селе не оказалось ни председателя волисполкома, ни секретаря волостной партячейки, ни комсомольского вожака и, представьте, ни одного милиционера. Каково?

— Где вы были? — строго спросил Чижиков только что подошедшего Корикова.

Тот скраснел, как от пощечины. В мягком, хорошо поставленном голосе обида:

— Чем вызван такой тон, Гор…

— Где вы были? — зрачки Чижикова поймали ускользающий взгляд Корикова.

— На совещании у председателя губисполкома това…

— В каком часу выехали из Челноково?

— Это

допрос? — Кориков совсем оправился от недавней растерянности и теперь не мигая смотрел в цепкие, притягивающие глаза Чижикова.

— Алексей Евгеньевич, — заворковал Арефьев, — когда речь идет о судьбах революции, самолюбие запирают в самый крепкий сейф, а ключик — в колодец. В котором часу изволили выехать из Челноково?

У Корикова вспотел затылок.

— Точно назвать час, к сожалению, не смогу. Не приметил. — Откашлялся. Пустил по круглому розовому лицу улыбку. — Мы здесь по петухам да по солнышку живем. — Сделав нужное, улыбка юркнула в небольшой аккуратный клинышек бородки. — Еще не смеркалось, но близилось…

— Разве в волисполкоме есть аэроплан? — съязвил Чижиков. — Вызывали ведь на семь вечера.

— Задержался с разверсткой. Хотел порадовать…

— Что думаете об этом? — Чижиков кивнул на пепелище.

— Видите ли, я сравнительно недавно в этой волости. Был заместителем председателя уисполкома…

— Знаю. Что думаете? — настаивал Чижиков.

— Так, с ходу…

— Стрелять по врагам надо уметь даже с разбегу. — Чижиков повернулся к Карасулину. — А вы?

— Хоть верть-круть, хоть круть-верть — вражье дело, — раздумчиво, слово по слову, будто ворочая языком тяжелые шершавые камни, заговорил Карасулин. — Хитро придумали, гады. У меня зарод ополовинили, и я поехал остатки спасать. Комсомолу нашему, Ярославне Нахратовой…

Тут из-за спины Карасулина вынырнула хрупкая, невысокая девчонка и звонкоголосо, горячо зачастила:

— Прав Онуфрий Лукич. Это тщательно подготовленная диверсия. В Ларихе ограбили дом, милиционеры уехали туда. Мне подсунули телефонограмму, будто в уком комсомола вызывают, да немедленно. Вот полюбуйтесь. — И, вынув из кармана, сунула Арефьеву клочок бумаги.

Арефьев оглядел, ощупал бумажный лоскут и, ни на кого не глядя, назидательно изрек:

— Беспечность плодит ротозейство, а оно — преступность. Потом разберемся с вами, товарищ… Нахратова, кажется? Сейчас главное — немедленно найти поджигателей, их пособников и жестоко покарать. Ваши соображения, товарищ Карасулин?

— Пока у меня песок в глазах. В таком деле наугад да на ощупь негоже, тут коли бить, то наверняка, чтоб ни в белый свет и ни в абы кого… Матерый зверюга, язви его. Следов никаких. Дом подпалили — точно. Этих, — кивнул на прикрытые рядном останки продармейцев, — зельем каким-нито опоили. Тоже факт. Только с чьих-нибудь рук они бы не стали пить. Вот где ниточка. Здесь орудовал кто-то в красное крашенный, выворотень…

Подошел губпродкомиссар Пикин — невысокий, худой, с ввалившимися черными глазами. Запавшие, чуть тронутые синевой щеки, под длинным с горбинкой носом две вертикальные полоски усов. Долгополая хромовая куртка, ушанка с хромовым верхом, хромовые наколенники на синих галифе.

— Ссыпка — под метлу! — с ходу выпалил он. — Сволочи! Какой отряд сгубили… Расстрелять надо человек десять. Прямо здесь. Сейчас же! Перед всей деревней…

— Кого? — спросил Чижиков.

— Отобрать побогаче. Тут куркуль на куркуле. Не ошибемся, — жаркой скороговоркой сыпал Пикин. — Пусть Карасулин с Кориковым составят список. На всю жизнь запомнят, детям и внукам закажут…

— Это можно. Если будет такой приказ — сделаем, — покорно склонив голову, вполголоса выговорил Кориков так, что, кроме Пикина, его слов никто не разобрал.