Красные петунии
Шрифт:
В голосе его явно слышались призвуки итальянского акцента.
— О чем говорить,— сказал он.— Такая милая, красивая девушка, вдобавок еще и студентка, совсем как моя дочка, зачем вам осложнять себе жизнь?
«А он славный»,— думала она, направляясь в метро, чтобы вернуться в колледж. Осторожно примостилась на свободной скамейке и потеряла сознание. Целых шесть педель она истекала кровью, целый год недомогала.
С тех пор прошло семь лет. Аборт узаконили, теперь можно было лечь в больницу и всего-навсего за семьдесят пять долларов — быстро, надежно и безболезненно — избавиться от ребенка.
Имани когда-то жила в Нью-Йорке,
Аборт, как она обнаружила, перешел в новую стадию — его поставили на конвейер. Она с радостью отметила, что затерялась среди несчастных, напуганных женщин самых разных оттенков кожи и возрастов, но когда врач приступил к операции, уже без всякой радости отметила, что наркоз не подействовал. Но поточную линию не останавливают только потому, что изделие не устраивает метод обработки. Врач лишь присвистнул, заверил ее, что она зря беспокоится, и довел операцию до конца — страшного конца. Имани потеряла сознание за несколько минут до этого.
Ее уложили в укромной комнатке, выдержанной в ярких красках. Здесь господствовали основные цветы спектра — желтый, красный, синий. Когда она очнулась, ей почудилось, что она в детской. Ей понадобилось срочно выйти.
Добродушная седая, еще крепкая сестра помогла ей пройти в туалет. Собственное отражение в зеркале над раковиной ужаснуло Имани. Она была совершенно серая, словно из нее вытекла вся кровь.
— Выглядите вы плохо, но не огорчайтесь,— сказала сестра.— Немного отдохнете у нас, а когда вернетесь домой, на первых порах щадите себя. Через недельку-другую придете в норму.
Но ей казалось, что она никогда не придет в норму. Ее ребенка — а никакого не «эмбриона» и «не аморфное новообразование» (эти языковые увертки она презирала) — спустили в канализацию. Никогда, никогда он (она?) не увидит солнца, не отведает спелого персика.
— Ну вот что, ребятенок, вопрос стоял ребром — либо ты, либо я,— сказала она.— И я пожертвовала тобой.
Кое-кто считал, что Имани не имела права жертвовать ребенком, но Имани понимала, что сейчас не время думать о них.
Домой она вернулась в ясный жаркий субботний день.
Кларенс и Клариса приехали за ней в аэропорт. Привезли букет цветов, выращенных Имани в их садике. Клариса вручила ей букет и крепко обхватила за шею. Едва мать взяла ее на колени, как девочка притихла и всю дорогу до дома сосала большой палец, терла нос указательным, а тремя остальными мяла угол своего одеяльца.
— Ну как? — спросил Кларенс.
— Так,— сказала Имани.
Можно ли объяснить мужчине, что такое аборт? Чему его уподобить — разве что кастрации, думала Имани, но чуть не все, а может быть, и все мужчины завопят: какое может быть сравнение!
— Обезболивание не подействовало,— сказала она.— Хорошо еще, я вовремя потеряла сознание, секунда-другая — и я бы завизжала и дала деру.
Кровь отхлынула от
Она знала: ему не терпится, чтобы она замолчала, однако неспешно, глухим голосом вела свой рассказ:
— Мне казалось, из меня вытечет вся кровь. Мне словно жилы перерезали. Я стала совсем землистая.
Он потянулся к ее руке. Обхватил ее. Сжал.
— Одно хорошо: теперь я знаю, чего не хочу. И не допущу, чтобы это повторилось в моей жизни.
Они сидели в гостиной их уютного, тихого, со вкусом
обставленного дома. Имани сидела в качалке, Клариса дремала у нее на коленях. Кларенс опустился на пол, приник головой к коленям Имани. Она чувствовала, он ищет у нее поддержки, но ей самой нужна была поддержка, Чувствовала, что они оба, Кларенс и Клариса, виснут на ней, используют ее. Она понимала, что путь к самоопределению лежит через боль, через саморазрушение, но иначе ей никогда не обрести себя, не отъединиться от них. Ей было неприятно прикосновение его головы к ее коленям, но она крепилась.
— Пройди стерилизацию или спи в гостевой комнате. Я и пальцем не дам до себя дотронуться, пока не буду уверена, что мне это ничем не грозит.
Он погладил ее непокорные волосы.
— Мы еще об этом поговорим,— сказал он так, будто речь шла о чем-то другом.— Там видно будет. Не беспокойся. Примем меры.
Она забыла, что на следующий день — в третье воскресенье июня — будет отмечаться пятая годовщина памяти Холли Монро; Холли Монро застрелили, когда она возвращалась домой после выпускного вечера. Имани не пропустила ни одной годовщины. Всякий раз она преисполнялась уверенности, что у ее народа долгая память, что павшие борцы и невинные жертвы не забыты. Конечно же, она слишком ослабла и ей было трудно ходить. Она истекала кровью. Белые законодатели пытались оправдать убийство, которое, по мнению Имани, было не чем иным, как худшей формой аборта, утверждая, что жертва сама его провоцирует (о Холли Монро такого никак нельзя было сказать, но для них это не было препятствием), однако они все как один были противниками аборта.
Вот какие мысли занимали Имани, пока она принимала душ и мыла голову.
На втором году их жизни в этом доме Кларенс установил кондиционер. Поначалу Имани была против: «Хочу дышать настоящим воздухом, слышать, как пахнут деревья, цветы». Но в первое же лето, когда жара поднялась до шестидесяти градусов, она и думать об этом позабыла. Теперь она хотела только прохлады. И как ни любила она деревья, в жару она свела бы под корень целый лес, лишь бы добраться до кондиционера.
Надо отдать Кларенсу должное, он справился, может ли она пойти в церковь — что да, то да. Но уже сам по себе этот вопрос рассердил Имани. Она всегда отдает дань уважения усопшим, ссылаться на нездоровье не в ее правилах, хотя она отлично понимает: кто умер, тому ничего больше не нужно. А раз так, значит, уважение к усопшим выказывается для себя самой, а сегодня она сама нуждается в отдыхе. В ее нежелании дать себе отдых чувствовалось что-то ненормальное, такое ощущение не покидало ее, пока она собирала Кларисины вещи, пока бродила по комнате. И все же это ее не останавливало. Она напустила ванну, плюхнула в нее девочку; склонясь над ванной, терла губкой, прислонив пухлое тельце к коленям,— от напряжения у нее заныл живот (правда, пока еще терпимо), вытерла Кларисе волосы, вынула из ванны и, положив на кухонный стол, вытерла насухо.