Красные пинкертоны
Шрифт:
– Слышал, как не слышать…
– Врёшь, голубчик, ничего ты не знаешь. Я б этой женщине за одну такую фразу памятник поставил! Это как суметь! Дай-ка, дай-ка мне вспомнить… Мне, мол, в свободном обществе удовлетворить половую потребность, как стакан воды выпить! А, каково? Искренно и откровенно. Я – за стакан любви! Ясно тебе?
– Так точно!
– Ты не остри. Думаешь, я пьян?
– Что вы, Василий Петрович!..
– То-то! И поверь мне, разбирающемуся в философии человеку, её мысли найдут практическое подтверждение. Будущее за мировым пролетариатом. Любовь должна быть свободной. И отдаваться любви
– Надо почитать, – восхитился Иорин.
– Почитай, почитай, голубчик, – кивнул Странников. – Сам Дыбенко [9] по ней страдает! Кстати, где мы находимся? Почему топчемся на месте? А это что за забор?..
– Выходит, вот с кого наша Венокурова пример берёт! – восхищался Иорин, съедаемый откровением.
– Ты – бестолочь, чтобы разобраться, – бурчал Странников. – Читал бы больше, нежели к Алексеевой-то нырять.
– Так я туда, ежели при вас. А так ни ногой…
9
Дыбенко П.Е. – матрос, в 1917 г. председатель Центробалта, в Гражданскую войну – начдив, советский военачальник, командарм 2-го ранга.
– Прошу прощения, господа хорошие! – оборвал их разговор внезапно появившийся мужчина в милицейской форме.
Следовало бы упомянуть, что наблюдал он за ними уже добрых десять – пятнадцать минут, пока не убедился, что состояние обоих не позволит им выбраться из злосчастного закутка в заборе, куда они непонятным образом завалились. Один физически не мог, другой не соображал, как это сделать.
Впрочем, милиционер их нисколько не смутил, а Иорин, наоборот, обрадовался помощнику, поманил его ближе и рукой, и мимикой лица, на мгновение потеряв дар речи от неожиданности.
– Предъявите документы! – не был настроен на мирный лад страж порядка. – Кто такие?
– А ты кто такой? – явно не в силах поднять глаза, с трудом выговорил Странников.
– Агент губернского розыска Ковригин, – представился тот с довольно грозным видом.
– А я Странников! Слыхал? – качнулся навстречу Странников. – Дерзить мне вздумал?.. Скажи своему начальнику, чтоб посадил тебя под арест.
– Что?! – выкатил тот глаза на лоб.
– Скажи, скажи, товарищ Ковригин, – миролюбиво подёргал за рукав милиционера Иорин. – Василия Петровича надо слушаться. Это не просто человек, это сам ответственный секретарь губкома! Только сначала помоги мне довести его куда-нибудь присесть. Тут портовый сад недалеко был. Посидим с ним на ветерочке. Обдует с Волги, и всё будет нормальненько. А то Мария Яковлевна, супруга его, разволнуется. Ну, давай, помогай!
И они вдвоём, подхватив под руки третьего, предприняли попытку достичь предполагаемой цели. Милиционер, видимо, растерялся от бесцеремонной наглости обоих да и стерёгся возможной важности персон, поэтому старался добросовестно. Попытка им удалась, до портового сада действительно оказалось рукой подать.
– И меня не знаешь? – спросил милиционера Иорин, когда они закурили, оказавшись на скамейке; Странников уже похрапывал в серёдке.
– Наш? – сомневаясь, всмотрелся агент, сообразив, что лучше поменьше задавать вопросов.
– Нет. Гражданский я, –
– Справитесь теперь сами?
– Здесь близко.
– Тогда я пошёл? – начал прощаться агент.
– Давай, – Иорин занялся стряхиванием пепла, угодившего на пиджак Странникова. – Грязь – не грязь?.. Не вижу. Резко весна взялась. Развезло…
– Зима холодной была, – махнул рукой агент. – Может, всё же помочь?
– Ты смотри про его распоряжение не забудь, – напомнил вслед Иорин. – Доложи начальнику про арест. А то наш строг.
– Так точно!
– Ну пока.
И они расстались.
Красивое место – портовый сад. Жаль, почти нет электрического освещения. Висели поначалу кое-где на столбах фонари, но побило камнями хулиганьё. Обновили лампочки – снова та же картина. Больше не пытались – темнота друг молодежи. Теперь редко какой прохожий забредал сюда в позднее время погулять, да ещё с девушкой. От Волги сбегает главная кудрявая аллея, но это летом кудрявая и зелёная, а сейчас кустарник только-только оживал. Середина сада – точь-в-точь молодая рощица. Почти у калитки начинается озерцо, заботливо огороженное когда-то красивым заборчиком. Но теперь забор уродлив, местами повыдернут и поломан. Тут же уснувшая речушка с переброшенным через неё мостом, заброшенным и заросшим паутиной. Сейчас сад пуст и тих, настоящее хранилище чужих тайн. Иорин поёжился, но не от страха, от прохлады. Его здесь знала каждая дворняга. Если только кто заезжий. Но откуда быть чужому в их маленьком городке? Появись – уже на виду.
Он докурил вторую папироску, зашвырнул ловким щелчком окурок. Тот, описав красивую искристую дугу, опустился где-то в темноте. Подремал рядом с безмятежно похрапывающим соседом, выкурил ещё парочку и тем же манером избавился от окурков. «Пожалуй, пора будить да трогаться, – подумал он, взглянув на часы, – ещё мал-мал – и Мария Яковлевна начнёт волноваться». Опыт никогда не подводил его в таких случаях.
– А кто же этот кавалерчик, занял наше любимое местечко? – раздался вдруг у него за спиной нагловатый пьяный голос.
– Разинь зенки, братан! – забасил второй. – Их здесь двое.
– Баба?
– Если бы. Кажись, боровок.
Иорин оглянулся. Под развесистым деревом маячили три чёрные тени.
– Косой? – присматриваясь к очертаниям того, кто поменьше, спросил он.
– На тебя намекает, Паук? – пожаловался один другому.
– Оскорбляет, кореш, – добавил другой.
У коротышки действительно отсутствовал один глаз, его закрывала повязка. Только теперь, присмотревшись при выскочившей словно специально из ветвей луне, Иорин понял, что ошибся. Знакомых среди троих не было.
– Граждане-товарищи, – переходя на их язык, поднялся он со скамейки. – Шли бы вы своей дорожкой, мы, местные, люди гостеприимные, если в чём нужда, выручим.
– Он нас стращает, Паучок, – опять встрял неугомонный, и в руке его блеснуло лезвие финки.
– Не лезь, Жёлудь! – оборвал коротышка верзилу, похоже, несмотря на рост и тщедушный вид, он был в этой троице за старшего.
– А чё кипиш подымает? – подал голос молчаливый с дрыном в руке. – Дай-ка я пощупаю боровка, что на лавочке дремлет. И разойдёмся чин-чинарём.