Красные пинкертоны

Белоусов Вячеслав Павлович

– Доедем до сарая, хлебнешь своё! – Курагин аж задохнулся от злости. – Да ты, я чую, и без того хорош. Рожа твоя, Красавчик, мне не нравится. Хватил опять?

Красавчиком меня прозвали давно за пару шрамов во всё лицо. Как глаза уцелели, неведомо. Штопавший меня в тюремной лечебке лепило не уставал удивляться. Но заросло как на собаке, а кличку я возненавидел и глотку бросался перегрызть, если забывался кто.

– Не дождёшься, когда я сдохну? – схватил я Прохора за грудки и чуть не вытряхнул из тулупа.

– Да что ты! Что ты, шальной! –

перепугался он. – Дружок твой вона молчит…

– И его надолго не хватит. Ещё одна такая засада на голом льду и останется от нас хрен да маленько!

– Мне зачем шумишь?.. – залепетал Прохор. – Корнею Аркадьевичу докладывай.

– Он думал, прежде чем в такой култук нас отправлять?

– Ты это… И его критиковать?

– Чужие места! – оттолкнул я от себя коновода. – На верную погибель нас сюда загнали.

– Да что с тобой, Павлуш? Остервенел словно. Откуда чужие?

– Люди Бороды нас ущучили! – выдохнул я в его рожу. – И не с таким вооружением, что у нас. С винтарями настоящими. У легавых видел? Налетела давеча банда и очухаться не успели. Кончили бы на месте, не сыграй я под дурачка.

– А чего молчал?

– Пригрозили по первой, чтоб уносили ноги, если жизнь дорога. Галдят, что их это промысел и баста!

– Унюхали, значит, – растянул губы в презрительной усмешке Прохор и шапку на затылок толкнул. – Объявились! Ну наконец-то!

– А ты знал? – оскалился я. – Чего лыбишься? Поминки бы уже справлял по нам. Их несколько рож! И главный какой-то Борода. Не уприди я Китайца, неизвестно, чем дело бы обернулось.

– А про Бороду откуда весть имеешь? – не придал он моим словам никакого значения.

– Кликали так его подельники.

– При вас? – не поверил он.

– Вгорячах… А чего скрывать-то? За атамана он у них.

– А выглядит как?

– Чего пытаешь-то? Не на допросе.

– Говори, раз интересуюсь, – изменился в лице Прохор, а глазищами так и ест.

– Ну, с бородой… – отвернулся я.

– Бороды разные.

– Культурная бородка. Буржуйская. И усы.

– А ты не ошибся?

– Да он мне так по морде смазал, что век не забыть, – сплюнул я от душившей злобы. – Теперь должок за мной. Кровью смоет, если встретимся.

– Это по-нашему, – крякнул Прохор и по плечу меня похлопал, но враз унялся, как я покосился. – Значит, погнали вас с островка?

– Пригрозили.

– И подводы Хлебникова их добыча?

– Ту добычу ещё ухватить надо! – заскрежетал я зубами.

– Завтра поглядим, чей островок-то, – утёр хлюпающий нос Прохор. – Завтра померимся за добычу.

– Тебе откуда знать, что подводы будут? Купец Хлебников лично позвонил?

– Звонил, звонил, – снова хлюпнул он носом. – По тряпочному телефону. Новости Корнею Аркадьевичу сам докладывать будешь. За эту весть он с тобой стопку подымет. И не одну, если дело выгорит.

* * *

Завертелось, загорелось дело, только выгорело не так. К Корнею Прохор меня не повёз, тот собственной персоной к полудню

пожаловал. Мы отсыпались с Китайцем, нас разбулгачили – и к нему. А во дворе Курагина уже несколько новых рож, одна другой краше. Обрезы не прячут, готовятся, злые, как черти.

Из всех уркаганов я знал лишь Коновала. Он подмигнул, хотел что-то сказать, вроде как поздравить с чем-то, но Прохор уже тащил нас с Китайцем наверх, в дом, на второй этаж, где Дилижанс учинил настоящий допрос. Был он не один: лицом к окну, к нам спиной, в кресле сидел неизвестный, по-военному коротко стриженный черноволосый мужчина. Чувствовалась значимость большая в его прямой спине, хотя он ни разу не обернулся. Задавал вопросы редко и тихим голосом, Дилижанс при этом замолкал и старался не двигаться по комнате, пока тот не заканчивал фраз.

– На этот раз лёгкой прогулки не получится, – шепнул я Китайцу, когда нас отпустили. – Ночка светлой будет от пальбы. Вон сколько братвы нагнали.

– Уважают они бородатого, – Китаец попытался изобразить улыбку, которая показалась мне волчьим оскалом, и лицо его желтое обычно, вроде как почернело. Не видел никогда я его таким.

– Ты свой веер захвати. Пригодится.

Он не ответил.

– Поклясться могу, не очень-то поверил нам их главный, – пытался всё же я его разговорить, мне после того допроса самому было не по себе. – Интересовал военного Борода. И рост, и привычки, и цвет глаз. Я что ему в глаза заглядывал? Ночью-то? Под дулом ствола?

Но Китаец молчал. Он и вообще не говорлив, а теперь словно язык проглотил. Проклиная всё на свете, я принялся драить свой наган. Он всегда при мне, потому что в ближнем бою удобен. Китаец тоже повертел в руках двустволку, а увидев, как я потею, словно опомнившись, вытащил свой веер и принялся за него. Работа ему предстояла осторожная и аккуратная, каждое сверкающее перо в смертоносном опахале могло ужалить, и он пыхтел от усилий.

– Мы теперь с тобой за приманку будем, – напомнил я ему. – После нападения драпать к берегу станем, где основная наша братва схоронится… Ну и правило знаешь: друг от друга ни на шаг и спина к спине.

Он мрачно кивнул, так и не открыв рта. И когда Прохор по обыкновению привёз нас к островку и укатил, оставив, тоже не проронил ни слова.

Замаскировавшись в сугробе и выложив перед собой оружие, мы молчали. Говорить было не о чем, оставалось ждать. Высилось над нами звёздное небо, тишь резала уши, и малейший звук, летя по льду из бог весть какой дали, отдавался барабанным боем в сердце.

Стук подков услышали разом. Без команды расползлись от дороги по обе стороны, пропуская подводы между собой, замерли, поджидая. Подвод оказалось три. Когда поравнялась первая, я выскочил перед мордой лошади, заорал и, не дожидаясь, пальнул вверх, опасаясь, что у Китайца что-нибудь не заладится. Но тут же дважды грохнуло позади третьей подводы, это у Китайца сработало. «Только почему из обоих стволов?» – с опозданием ударило мне по мозгам.