Красные следопыты (Повести и рассказы)
Шрифт:
«НЕ ТРОНЬ БЕРЕЗКУ!»
На окраине поселка росли две березки.
— Пусть будут наши, — сказал я своему приятелю, семилетнему Борьке.
— Почему наши? — спросил Борька.
— По праву первооткрывателей.
Кто такие первооткрыватели и какие у них права, Борька не знал. Поэтому мне пришлось рассказать ему о Христофоре Колумбе. О том, как великий мореплаватель открыл Америку и подарил ее испанскому королю.
— Потому что он был первооткрывателем, — сказал я.
— А народ в Америке был? —
— Как же, — ответил я, — индейцы.
Борька свел глаза в одну точку и сказал:
— Тогда подарок неправильный.
— Почему?
— Нельзя дарить чужое.
Мне оставалось только посочувствовать Христофору Колумбу, совершившему историческую ошибку. Будь в его время такие люди, как Борька, никто бы не посмел отнять у индейцев землю.
— Значит, не хочешь березку? — спросил я.
— Нет, — ответил Борька. — Она общая.
— Между прочим, — сказал я, — у первооткрывателей был обычай — давать всему, что они откроют, любые имена. В том числе и собственные.
Это право Борьке понравилось, и мы назвали деревца своими именами. Так и росли они — две девочки-березки с мужскими именами. А потом Борькина березка уехала...
Дело было под вечер, осенью. Я сидел за столом и писал. Вдруг бревенчатый домишко забился как в лихорадке.
«Землетрясение или Борька», — подумал я и распахнул окно.
На крыльце бушевал Борька.
— Не тряси дверь, — сказал я. — Что случилось?
— Березка уехала!
Сообразив, что березка — существо неодушевленное и сама по себе передвигаться по земле не может, я сразу догадался, что ее кто-то увез.
Но куда и зачем?
На это Борька ответил так. Он гулял по поселку. И вдруг увидел, что кто-то — «большой такой, в черном ватнике...» — рубит его березку.
— Эй, ты! — закричал Борька, забыв о почтительности. — Не смей!
Но черный ватник и ухом не повел. Он срубил березку, кинул на машину с зерном и увез.
Ну что ты тут будешь делать? Ночь на дворе... Борька на крыльце... Я в окошке развожу руками... А березкин вор — ищи-свищи ветра в поле! Не найдешь. Да и что нам о нем известно? Черный ватник... Машина с зерном... Стоп! Машина с зерном — это уже след. Сообразив кое-что, я сказал:
— Вот что, Борька, иди спать и постарайся завтра проснуться пораньше.
— Завтра воскресенье, — сказал Борька.
Я притворился, что не понял намека. В конце концов, пора Борьке знать, что сон не самое интересное в жизни.
— Завтра мы едем на элеватор, — сказал я. — Ты, кажется, хотел?
Хотел ли он? Борька ответил не словами, а глазами. В каждом глазу у него вспыхнуло по ослепительному солнцу. И причину вспышки установить было нетрудно. Она была вызвана радостью предстоящего путешествия.
Утром, чуть свет, мы отправились в путь.
У «газика», который нас вез и которым я правил вместо шофера, были лисьи повадки. При всяком удобном случае он стремился опрокинуть Борьку на спину и вытряхнуть его из теплой шубки. Борька, наоборот, всеми силами противился этому и, подобно ежику, старался
— Смотри, — крикнул Борька, — машина горит!
Он не ошибся. У обочины дороги стоял грузовик с пылающим капотом. Ошибся Борька в значении происходящего. Машина не горела, а грелась. Это стало ясно, когда мы подъехали ближе. Возле машины стоял черный от копоти, в черном ватнике шофер и, словно голубя крошками, подкармливал огонь березовыми веточками.
— Где взял? — Борька выскочил из машины и бросился к березке, которую щипал шофер.
Борькин вопрос почему-то развеселил водителя грузовика.
— Дровишки? — хмыкнул он, и березовый стволик хрустнул у него в руках. — Из лесу, вестимо...
Борька не проходил Некрасова и не мог по достоинству оценить остроумия шофера. Да и вообще ему было не до поэзии. Поступок шофера поставил его в тупик. У взрослых определенно была какая-то недоговоренность между собой. Иначе, почему одни из них велели беречь деревца, а другие почем зря ломали их?
Взрослые когда-то тоже были детьми. Может, в данном случае они впадали в детство? Борька не раз слышал это выражение.
«Впал в детство» произносилось тем же тоном, что и «заболел скарлатиной». Из этого Борька заключил, что «впасть в детство» и «заболеть» одно и то же. Но всякую болезнь лечат. Значит, можно вылечить и человека, впавшего в детство. Но как? Этого Борька не знал и обратился за разъяснением ко мне.
— Их кормят... кашей, — сказал я.
Это наказание было знакомо Борьке. Он терпеть не мог пшенных дней в совхозной столовой. Интересно только, какой кашей кормят тех, кто ломает деревья?
— Березовой, — сказал я.
О таком сорте крупы Борька что-то не слыхал. Но счел наказание вполне разумным, потому что любая каша, в конце концов, приедается.
И все же в душе я не очень осуждал шофера. Я не оправдывал его, нет. Но я знал, в жертву чему он принес Борькину березку. Он ночь напролет гонял грузовик с зерном на элеватор. Устал как черт. И когда окончательно выбился из сил, заночевал с машиной прямо в поле. Утром ударил морозец, и масло в картере застыло. Пришлось пустить в ход березку, предусмотрительно прихваченную возле нашего поселка.
Но я не оправдывал шофера. В конце концов, он мог облить бензином какую-нибудь ветошь и поджечь...
— Ну да, мог, — сказал Борька, узнав о случившемся, и неприветливо посмотрел на водителя.
Потом мы уехали на элеватор, а шофер остался в поле наедине со своей виной и машиной.
О Борькиных приключениях на элеваторе — рассказ особый. А сейчас — о том, что случилось, когда мы вернулись домой.
Борька сразу увлекся какой-то новой игрой. Вместе с черноволосой Светланкой, дочкой директора, он день-деньской сновал по поселку и собирал то, что не сеял: щепу и стружку. Зато ее щедро сеяли другие: плотники, тесавшие бревна для новых домов.