Красные тени
Шрифт:
— Чего изволим-с? — половой вынырнул казалось из ниоткуда, и — о, чудо! — второй… склонился, оттопыривая локоть с полотенцем, больше похожим на мраморную плиту, чем на что-то матерчатое.
— Меню… — неуверенно протянул я, пугаясь этого блистательного шарканья официантов… нет, если и были на свете половые — вот они, вытянулись перед нами, склонив в подобострастном услужении свой почти баскетбольный рост и вытягивая вперед стальные изгибы рук, улыбаясь безупречными улыбками Шварцнеггеров… Если таких красавцев… половыми… Да, тут стоило задуматься.
— А вас на входе… не предупреждали разве? — нахально-вежливо спросил один из них.
Мой
— Он, простите, не знаком… Значит, закуска… Рыба, пожалуй…
— Форель, семга, белуга, чавыча, карибский тунец в соусе манго… — вежливо вклинился половой, — икра — бочковая, пряная, рафинированная, а также устрицы, омары, крабы, гребешки в вине, сушеные саламандры, филс черепахи, вяленое и копченое…
Я уже не слушал. Перемены, видно, и впрямь были столь значительны, что мой приятель еще недавно уверенно распоряжавшийся пространством в роли неузнанного магната как-то скукожился, поник, и теперь с трудом отбивался от наглых половых лишь дерзостью экзотичного заказа.
Надеяться можно было только на то, что половины из этой экзотики на кухне не будет. Неприятное чувство соболезнования карману приятеля овладело мной; магнат на грани срыва в истерику жалко глянул в потолок, словно там, в зеркалах и переплетениях труб были начертаны знаки провидения, прикрыл на мгновение глаза и в конце списка буркнул: «Charmie», «Беф-а-ля-мод» из парной телятины, в конце ликеры и кофе.
Половые, элегантно шаркнув, удалились на кухню, а за столом у нас вместо оживленной беседы, каковая предполагалась, воцарилось напряженное молчание, похожее на приготовление к казни — я разглядывал ногти, мой приятель, закатив глаза вверх, что-то шептал… Я догадался — он считает, возможно, переводит валютную стоимость предложенных яств в рубли, говорит в конце «ох!», извиняется и почти бегом направляется к выходу — позвонить. Мне же остается надеяться только на то, что неузнанные магнаты друзей не предают и, по крайней мере, дома у них найдется достаточная сумма, чтобы расплатиться за обед. В худшем случае… я нащупал в кармане деньги — у меня была всего одна «штука» — это пошлое название шло к теперешней обстановочке куда лучше помпезной тысячи… Не густо, затосковал я. Хоть бы вернулся…
Но полковники и прорабы духа, заваленные снедью, а точнее их безмятежно-привычный вид несколько оживили меня. Розовоухий военный с внучкой — тот так даже развеселил: как-то совсем не по-дедовски целовал этот защитник Отечества очаровательные, с искринками камней, ушки «родственницы», и совсем уж бесстыдно лазил сморщенной сухой лапкой за тугой отворот змеиного наряда.
Бубнение, шедшее от стола «банкующих», никак не рассыпалось на отдельные разговоры; казалось, где-то рядом крутят магнитофонную запись — звук сам по себе, сами по себе губы говоривших.
А ледяная троица в безупречных костюмах, как выяснилось, содержала в себе женщину — и весьма… Костюм ее был практически таким же, что и у кавалеров: гладко зачесанные черные волосы, никаких украшений, только вот шея, да плечи, да тонкие кисти рук… Она была бы красавицей, если б не эта ледяная корка на лице…
Вдруг из-за моего уха вылезла рука с белым полотенцем, обернутым вокруг бутылки, другая — со штопором, профессионально ухнула пробка, через мгновение оказавшаяся у моего носа; я послушно понюхал, кивнул, хотя в винах не понимал ни черта, темно-красная жидкость, выворачиваясь из горлышка, наполнила бокал… Половой, перекинув полотенце
Ну, без этого никуда, решил я и принялся за закуски. Но нервы были настолько взвинчены, что вкуса всей этой божественной стряпни я не ощущал. Досадно, думалось мне… Чертовая моя совковость не дает расслабиться…
Словно в поддержку мне кто-то совсем рядом причмокнул.
— Не скажите, поглядишь на вас и взаправду подумаешь, не хлебом ^единым…
Я чуть было не обрадовался шутке вернувшегося приятеля. Но я ошибся — на его месте сидел старик со спутанной козлиной бородкой, в латанном пиджаке поверх гимнастерки, не стиранной, судя по виду и запаху, с окопов Отечественной.
Нищий, как он попал сюда? Вонючий, козлоподобный. От такого быстро не отвяжешься. И голодный — сожрет сейчас все, что потом сказать приятелю? И тут я вспомнил — фирма! Атлантоподобные половые. Щелкнул пальцами. Было страшновато, вдруг обидятся, но терпеть какого-то попрошайку…
Половые вынырнули почти мгновенно, я даже не заметил откуда. Желая обойтись без слов, я покосился на нищего. Они истолковали мой жест своеобразно — один подлил старику вина, другой вытер полотенцем прибор. Я кашлянул и открыл было рот, чтобы сказать то, что и так было на мой взгляд понятно, поднял голову на ближнего из Двух гигантов и… тут же опустил.
— Приятного аппетита, — как мне показалось, с издевкой обронил половой, и два гиганта тут же удалились.
Выносить этого вонючего козла я решительно не мог… Я отодвинул стул, чтобы подняться, но невесть откуда взявшийся половой бережно и легко, словно двигал не пятипудовое тело, а детский стульчак, задвинул меня обратно. Подобострастно улыбнувшись, он сказал:
— Простите, там занято. Когда освободится, я вас провожу, — и угодливо отклячив зад, сбросил мне на тарелку несколько устриц и лимонных кружков.
Старик все это время спокойно пережидал мою агонию, попивая так не шедшее к его облику вино.
Я полез в карман. Не доставая бумажника, нащупал там несколько купюр, взял две, потом отсчитал еще три, итого пятьдесят — мне показалось довольно, как бы стесняясь чего-то, протянул их старику.
Тот крякнул, но бумажек не взял.
— Что ж деньгами-то сорить, — пробурчал он, — мне и так… за хлебушко благодарствовать буду. А бумажки енти люди добрые там, на дождичке подают, — с этими словами старик полез куда-то за борт пиджака (пинжака, скорее), достал узел, развязал.
Я чуть не охнул. Узелок был буквально забит купюрами. Но какими! Среди пятерок и трешек было полно другой зелени — и достоинством повыше, и ценой. И целая трубочка «соток»… Старик небрежно плюнул в кучу, завязал узел на платке и упрятал его обратно в свои темные вонючие недра.
— Я, милок, говорю, игра такая есть, поддавки называется. Эт тебе, брат, не ладьи бортовать, и не слонов в углах давить. Кому сдаться, — вот где Гамлеты-то и Фаусты. А то там, быть, не быть всякие… «Атому ли я дала?» — песенку такую, знаешь?.. Вот тоже, долляри энти, тычут. А куды они мне. Мож, поменяешь, милок. Я уж не знаю, что там за деньги энти купить можна, а ежли я тебе долляр один на рубль нашенский сменяю. Тыщонка там, поди наберется. Отыщещь, али не?