Красные волки, красные гуси (сборник)
Шрифт:
– Я не горного…
– Да один хрен! Будь здоров…
Самогон прошел по пищеводу огненным комом; он торопливо зажевал сырым плохо пропеченным хлебом («Никак, зараза, приличный хлеб выпекать не научится», – сказал с досадой лесник), по крайней мере, не подхвачу никакого проклятого лямблиоза из-за здешней воды, подумал он, это ж любую заразу выжжет.
На дворе вдруг как-то резко и быстро сделалось темно. Он встал и, отталкиваясь от бревенчатой шершавой стены, прошел на крыльцо, предполагая помочиться с него, однако торопливо застегнул штаны, увидев темную фигурку, съежившуюся на ступеньках.
– Ты чего? – Он повернул во рту непослушный
– Он драться будет, – тихонько сказала девочка, – и за титьки хватать.
– Не будет он ничего такого, – сказал он неловко.
– А прошлый раз, когда из заготконторы приезжали, так они… – Девочка встала, длинная черная коса сползла у нее по спине между острыми бугорками. – Я на сеновал спать пойду, он пошумит-пошумит, да и заснет… А если он за ружье хвататься будет, так это он так, для куражу. Он не выстрелит, вы не думайте.
– Я не думаю. – Свежий душистый воздух коснулся лба точно холодный компресс, он ощутил, что трезвеет. Он поднял голову – небо было глубоким, черным, над крышей горели огромные, величиной с кулак звезды. На миг ему показалось, что они вращаются, как фейерверочные колеса. Он прищурился – звезды остановились, Млечный Путь между ними казался текущей фосфоресцирующей полосой тумана, вроде тех, что повисли на верхушках сосен. На миг его пересек черный силуэт совы и пропал в ночи.
«В пахнущем свежей краской сельсовете меня встретил Павел Игнатович Вяльцев, председатель овцеводческого колхоза, чьи хозяйства раскинулись на многие километры. Сейчас, весной, пастухи увели отары на летние выгоны и в селе остались только женщины, дети да старики, сидевшие на завалинках, завернувшись в свои огромные бурки.
Недавно отстроенный сельсовет служил одновременно домом Вяльцеву и его семье, сельским клубом, конторой и даже кинозалом – раз в месяц сюда приезжал киномеханик с установкой; кино пользовалось у местного населения неизменным успехом.
Отведав сытный обед, состоявший из пресных лепешек, овечьего сыра и знаменитого горского супа-шурпы, такого густого, что его, казалось, можно резать ножом, и запив его неизменным кислым молоком, я завел разговор о деле; меня несколько тревожило то, что местные жители, для которых охота была исконным занятием, вряд ли поймут ценность «бесполезных» животных. Однако Павел Игнатович меня успокоил, заверив, что он даст мне в помощь местную детвору, которой, впрочем, сейчас в селе осталось не много, да и та – младшего возраста, поскольку все, кто постарше, помогали своим отцам, работающим на выгоне. С этой целью посоветовал мне Вяльцев обратиться и к местной учительнице, Вере Алексеевне Белопольской, обучившей грамоте, счету и русскому языку несколько поколений местных детей… Я решил последовать его совету».
…Чашка была из тончайшего фарфора, чуть надтреснутая по краю, и когда он осторожно поднял ее повыше, то разглядел на донышке синие скрещенные мечи.
– Гарднер, – сказала худая темная женщина из полумрака сакли. – Забавно, да, милостивый государь? Зеленый чай с маслом – и Гарднер… Или кумыс… Проклятый царизм, душитель свобод – я ехала в ссылку, а за мной ехал гарднеровский сервиз. В ящиках, переложенный соломой. И не так уж много побилось, представляете?
Он отпил горьковатого зеленого чаю и промолчал.
– Знаете,
Он молчал.
– Сюда посылают чужаков. Бюрократов. Они ничего не понимают. А здесь совершенно особое положение. Совершенно. Каждое племя, каждый кишлак – сам по себе. И у всех – оружие. У всех. Даже у детей. Но они пока что не пускают его в ход, потому что… Здесь веками сложившееся равновесие. Паритет. Степняки, горцы. Другие…
– Есть еще и другие?
– Всегда есть другие. Я говорила этому, он меня не послушал.
– Председателю?
– Да, этому чинуше… он управлял коллективным хозяйством в Вологодской области. Молочное животноводство. Коровы-симменталки. Он пустил под нож племенное стадо коров-симменталок. Что ему делать здесь? Зачем?
Он молчал.
Глаза у нее были черные и быстрые, как у птицы, и точно так же, как у птицы, время от времени скрывались в запавших бледных веках.
– Вы из Москвы?
Он еще отхлебнул чаю. В голове слегка прояснилось – отличная штука с похмелюги этот зеленый чай.
– Да. – Он кивнул.
– И как там, в Москве?
– Холодно. Сыро… Ну, так… метрополитен вот строят. Под землей. Еще собираются строить Дворец Советов. Огромный дворец… Чтобы отовсюду было видно. Только еще проект не утвердили.
– А в Петербурге? – жадно спросила она и даже подалась вперед. – Вы давно были в Санкт-Петербурге?
– Да, – сказал он неохотно, – в Ленинграде? В прошлом году, весной.
– Как там?
– Белые ночи… как всегда. Свет, вода и ветер. Жалеете, что не вернулись в Питер?
Теперь промолчала она.
– Не жалейте, – сказал он тихо, – не надо. Вы газеты читаете?
– Иногда.
– Радио слушаете?
Она молчала. За окошком глиняной мазанки женщина что-то говорила другой женщине высоким, пронзительным голосом на незнакомом ему языке.
– Будет война, – сказал он. – Скоро.
– С немцами? – Она, склонив голову набок, прислушивалась к крикам.
– С фашистами.
– Отсюда это так… далеко.
– Вот и хорошо, – убежденно сказал он, – вам не надо в Питер. Вообще никуда не надо. Послушайте… я насчет животных. У меня мандат. От ООПа. Ну, общества охраны природы. На отстрел редких животных. И отлов. Для Московского зоопарка. Меня интересуют редкие птицы. Синий дрозд, ну это мы уже с лесником договорились. Еще красная утка.
– С Михаилом, что ли? Который с кордона?
– Да.
– Он слишком много пьет, – сказала она, – и эта Уля… она же совсем еще девочка. Я пробовала вмешаться, но… Я учила ее русскому языку и арифметике. Хорошая девочка. Способная. У них вообще способные детишки. Так вы говорите, красная утка?
– Да. Ее еще почему-то называют гусем. Ала-каз… красный гусь.
– Ничего не знаю про гусей, – она покачала головой, – но, если хотите, я поговорю с детьми. Они любят везде лазить. Может, кто и видел. Скажите, а вам не кажется странным, что Общество охраны природы дает мандат на отстрел? Если это редкое животное, как же можно его отстреливать? Его надо охранять. Защищать.
– Это для науки.
– Какая радость науке в мертвой тушке? шкурке? Что вам на самом деле тут надо?
– Черт, – он спохватился, – простите… э… великодушно.