Красные волки, красные гуси (сборник)
Шрифт:
И уже другой голос произнес врастяжку:
«Дорогие радиослушатели! Наша программа уже обращала ваше внимание на стремительный рост популярности Аскольда – возможно, единственного трезвомыслящего прогрессиста в составе нынешнего правительства. Последние события только подтверждают…»
– Достаточно.
Я выключил приемник.
– Но это… – недоуменно произнес Себастиан, – ведь та пленка попала к ним. Я говорю правду, Лесь. Почему же они молчат?
– Не знаю.
– Ты говоришь, там переговоры Аскольда… Может, проверяют ее подлинность?
– Может быть. – Я пожал плечами. – А быть может, просто не хотят вмешиваться. Ведь если вдуматься, Аскольд ведет страну к краху – к полному коллапсу: пусть не немедленному… пусть через десять лет… или двадцать… Почему, как ты думаешь, Китай пошел с нами на сближение, когда они столько лет кричали об уникальном китайском пути? Да потому, что оказались в полной заднице – сколько там людей осталось, в Китае, и все в резервациях, поставляют эти… изделия народного творчества. При нынешнем раскладе Евразийский Союз ждет то же самое. Да через полвека у американцев будут такие технологии, что представить трудно, – вплоть до межконтинентальных самолетов. Тогда нам, милый мой, никакая дружба с Китаем не поможет.
– Ты думаешь? Но Америка…
– Оплот свободы и равноправия? Может, и так. Но до нас им дела нет, Себастиан.
– Тогда… что же нам делать?
– Нам? – Я покачал головой. – Сам видишь. Теперь каждый сам за себя. У меня жена и сын – не хочу, чтобы они пострадали. Так что я постараюсь выбраться из города – если на мостах еще нет кордонов…
Ким, подумал я, нужно позвонить Киму. Сейчас они будут выявлять нелояльных – он попадет под колесо одним из первых.
Я уже протянул руку к трубке – и вздрогнул, когда телефон неожиданно зазвонил.
– Да?
– Лесь, – я настолько не ожидал услышать Гарика, что даже не распознал его по голосу, – это Гарик. Уходи из дому, Лесь.
– Что стряслось?
– У меня нет времени. Уходи. Постарайся найти Себастиана…
– Да он тут сидит.
– А! – произнес Гарик несколько ошеломленно, потом сказал. – Хорошо. Постарайся не… не отпускай его…
– Да что…
– Потом поймешь.
В трубке раздался какой-то шорох, потом далекий гул милицейской сирены.
– Беги, Лесь, – торопливо проговорил Гарик, – ты меня слышишь? Беги! И скажи Себастиану…
Какой-то посторонний звук, голоса, короткие гудки. Я осторожно положил трубку.
Поглядел на рюкзак на полу, потом махнул рукой.
– Пошли отсюда, парень.
– А как же… – Себастиан недоумевал точно так же, как минуту назад, – я?
– Это Гарик звонил. Что-то там произошло. Похоже, его взяли.
– Георгия?!
– А что, так не бывало раньше? Ты же вроде учил историю…
– При Петре разве, – сказал он неуверенно. – Да и то…
Я подтолкнул его к двери.
– Хватит болтать, пошли.
Верхние этажи элитарных домов оборудованы широкими уступчатыми карнизами – чистая декорация, разумеется, призванная тешить самолюбие крылатых созданий, давно уж, на заре эволюции, потерявших способность летать, но никак не желавших
– Почему сюда? Почему не по лестнице? – проворчал он.
– Помнишь вахтера? Который тебя впустил?
– Ну?
– Так вот, лучше не попадаться ему на глаза.
Он, кажется, удивился. Люди из обслуги наверняка были для него не больше, чем полезными предметами, – несмотря на все его демократические позывы.
– Он информатор, этот вахтер. Может, в холле нас уже поджидают.
– Зачем?
– Вот этого, – сказал я, – я и сам не понимаю.
И правда, я даже как свидетель бесполезен. Может, Аскольд полагает, что я припас еще какую-то карту в рукаве? Или что пленка все еще у меня? Или что кассета была не одна? Так плевать ему на эту кассету… Раз уж ему удалось с американцами все утакать… что он им обещал? Концессии? Дешевое сырье? Бесплатной рабочей-то силы у него скоро будет сколько угодно…
– Лесь, – вдруг сказал Себастиан, – мне страшно.
– Тебе-то чего? Тебя они не тронут…
Впрочем, Гарика же они тронули.
– Я боюсь высоты, – вдруг сказал Себастиан.
Я вытаращился на него.
Вот это номер.
– А ты думал… – Он почти всхлипнул. – Мы же давно потеряли способность… летать… вроде бы, какая разница? А все равно позор… каждый раз, когда… эти воздушные потоки… аж сердце из груди выпрыгивает – а как я могу показать? Стыдно же.
Я с трудом подавил усмешку.
– Ясно.
– Я никому… только тебе…
– Польщен.
Я осторожно (вряд ли эти конструкции отличались прочностью) подошел к самому краю карниза и выглянул на улицу. Два автомобиля с визгом затормозили у подъезда, из них выбежали люди в униформе, затем вальяжно выбрался мажор.
Я пробормотал:
– Плохо дело… Нужно сматываться, Себастиан.
– Но я…
– Понял, понял. Мы осторожненько.
Я двинулся вдоль карниза. Проклятая кровля проламывалась под ногой, вниз, шурша, сыпались обломки, оседая на нижнем, более узком, козырьке. Себастиан брел за мной, распластавшись по чисто символическому ограждению, – я слышал, как он что-то тихонько шепчет, сам себя успокаивая.
Со стороны Второй Владимирской карниз вытянулся, почти соприкасаясь с карнизом другого дома – я так и представил себе мажоров, перелетающих с одного дома на другой, кружащихся в небе, как кружатся в солнечном луче снежные хлопья. Должно быть, обаяние этой никогда не существовавшей картины намертво поразило и их самих – иначе не держались бы так упорно за эти архитектурные излишества.
– Давай, Себастиан.
Он подобрался поближе к краю, заглянул вниз, отшатнулся…
– Ох, нет!