Красный Элвис
Шрифт:
В основу презентации был положен уже знакомый текст про живописные уголки Слобожанщины и модифицированную часовенку. Братья еще раз пробежали глазами по тексту и начали советоваться, кого послать на конференцию. Гриша ехать боялся. Сказал, что у него с языками плохо, и что он летать боится, и что не может он покинуть офис. «Кто ж факсы принимать будет? — говорил. — Нет-нет, — говорил он брату, — мне не до баловства». Савва ехать тоже не хотел, прежде всего потому, что боялся бросить бизнес на Гришу. Гриша предложил послать Жорика. Савва согласился, но не в Будапешт.
— А что отец Лукич? — спросил Савва.
— Не, — ответил задумчиво Гриша, — не, не выйдет, на Лукиче три судимости висят.
— Подожди, — вдруг сказал Савва, — давай Ивана пошлем.
— Ну точно, — обрадовались братья, — что ж это мы сразу не подумали! Ясно, что надо посылать Ивана!
И они позвонили своей сестре.
Сестра, Тамара Лихуй, родной сестрой доводилась Грише, однако Савву тоже считала за брата, что, впрочем, не помешало им переспать в свое время. В юном возрасте Тамара вышла замуж за лейтенанта авиации, по происхождению осетина. От осетина-то у нее и родился сын Иван. С началом первой чеченской ее муж-авиатор неожиданно занервничал, сказал, что наконец настал его час и что он едет в Грозный создавать независимую ичкерскую авиацию. «Просыпается Кавказ!» — угрожающе кричал он с балкона, помахивая кулаком в направлении областной телевизионной башни. Доехал он, впрочем, лишь до Ростова, где устроился таксистом и успешно грачевал в районе аэропорта. Тамара воспитывала сына сама, работала в гостинице «Харьков», в старом корпусе, заведуя этажом и отвечая в основном за гостиничных проституток. В сами проститутки ее не брали, прежде всего из-за ее фамилии. Братьев своих Тамара любила, сын Иван третий год изучал социологию.
Братья позвонили Тамаре.
— Сестренка, — сказали, — ты просила малого пристроить, есть хорошая работа. Международный уровень. Коммунальный сектор.
— Хорошо, — сказала Тамара, — я его пришлю к вам. Только ж вы смотрите, чтобы на этот раз без наркотиков.
Иван дядю Савву, а особенно дядю Гришу боялся, но материнского слова послушался и пришел к братьям в офис, пугливо обходя нагроможденные в коридоре свежеотесанные гробы.
— Иван, — деловито начал Савва, — хочешь в Будапешт?
От слова «Будапешт» у Ивана встал.
— Хочу, — сказал он, — а что надо делать?
— Малой, — зарычал с места Гриша, — ты послушай, малой…
— Погоди-погоди, — перебил его Савва, — надо выступить на конференции по ойкумене.
— Ты хоть знаешь, что такое ойкумена? — снова зарычал Гриша.
— Знаю, — робко ответил Иван, — у нас семинар был по паблик рилейшинз, вот, и там ойкумена тоже…
— Ой малой, ой малой… — закивал на это головой Гриша.
— Тогда так, — держа брата за руку, закончил Савва, — вот тут на диске наша презентация, вот тебе экземпляр перевода, ВТОРОЙ ЭКЗЕМПЛЯР я оставляю себе. Вот тебе сто баксов, беги в ОВИР, скажешь, что ты из коммунального управления, там тебя ждут, сделаешь паспорт, купишь билет, послезавтра твое выступление.
Дядя Гриша лишь горестно лязгнул зубами.
И после этого происходят такие события:
В новом костюме, новых ботинках и новом плаще, в отцовском авиаторском кожаном шлеме, с дипломатом искусственной кожи в руках, молодой ойкуменист Иван Лихуй ступил на борт самолета и, разместившись, заказал себе скотч. Плохо скрывая профессиональную неприязнь, стюардесса предложила ему лимонад. Иван сразу же раскис.
— Земеля, — вдруг обратился к нему сосед, — земеля, дернешь?
Сосед дружески улыбался, был тоже в костюме и ядовито-салатовой рубашке. Иван подумал, что вот, наверное, о таких людях в книгах пишут «дородный молодец», и утвердительно кивнул. Молодец достал из кармана брюк 0,75 «Абсолюта» и дородно
— Сева, — протянул он Ивану пухлую руку, агрессивно сорвал крышку и, надпив, передал абсолют Ивану. Иван присосался к горлышку, закашлялся и запил лимонадом.
— За знакомство! — приветливо сказал дородный молодец и снова отпил.
— А что, брат, — начал дорожную беседу молодец, когда самолет сорвался в небо и лимонад подступил Ивану к горлу, — по бизнесу или так?
— Культурная программа, — тяжело сглатывая, прошептал Иван, — коммунальный сектор.
— А я, брат, — дородный молодец удовлетворенно откинулся на спинку кресла, придавив какую-то бабушку, сидевшую сзади, — по партийной линии.
— Это как? — не понял Иван.
— Я, брат, с Донбасса.
Молодец внезапно выкинул в сторону Ивана пухлую руку, Иван успел пригнуться, и Сева перехватил стюардессу, которая ходила по салону и пристегивала ремнями безопасности делегацию пьяных украинских дипломатов, которым в Будапеште еще надо было пересаживаться в Брюссель на саммит по свободным экономическим зонам.
— Мать, — сказал, — мать, нам два чая.
— Да, брат, — обратился он снова к Ивану, — я сам донецкий, с Донбасса, значит, из Донецкого обкома. Идеологический, так сказать, сектор. Лечу по партийной линии. — Он снова отпил и схватил Иванов лимонад.
— А чем вы там, в партии, занимаетесь? — спросил его Иван.
— Мы? — Молодец весело засмеялся. — Мы, брат, создаем платформу. Ты Маркса читал?
— Читал, — ответил Иван.
— А Энгельса?
Иван снова кивнул.
— А переписку Маркса с Энгельсом читал? — усложнил задание дородный молодец.
Иван растерянно развел руками. Молодец засмеялся:
— Ха, брат, в том-то и штука! Вы все читаете не того Маркса и не того Энгельса. Надо читать переписку. Я тебе одну книгу покажу, — доверчиво зашептал он на ухо Ивану, склонившись к нему так близко, что Ивану даже показалось, будто дородный молодец им просто занюхивает. — Это, брат, всем книгам книга, ее наш предыдущий зав идеологическим сектором написал еще десять лет назад. До сих пор читаю и открываю для себя что-то новое. Тут как раз о переписке Маркса с Энгельсом. Держи! — Сева радостно сунул Ивану мятую брошюру.
— Мы, брат, к выборам готовимся, — продолжил он и, откинувшись назад, снова придавил бабушку, выбравшуюся было из-под завалов. — Мы им еще покажем диктатуру пролетариата! — Молодец дородно сжал кулаки. — Мы, брат, еще ого-го! Вот только спонсора нашего выпустят…
— Откуда выпустят? — не понял Иван.
— Да его мадьяры прихватили. Он офшор через их банк переводил, ну, они и прихватили. Он у нас на трубе сидел, понимаешь? О, брат, у нас такой спонсор — всем спонсорам спонсор! Он у нас сидел на трубе, а тут реверс и терминал новый, и, ты понимаешь, ухудшение таможенных договоренностей. И он пообещал каким-то кентам из мадьярского госдепартамента под шумок провести к ним тоже трубу, — ну, под шумок, понимаешь, нам не жалко. И вот чего меня зло берет: его ж свои и сдали, из фракции — ну, он же, во-первых, ревизионист, а во-вторых, на трубе сидит. Кто такое терпеть будет, понимаешь? И сдали его мадьярам, а мадьяры прихватили и держат будто бы за офшор, а какой такой офшор, никто не знает, такое дело, брат. Ну да ничего, на то она и диалектика. Ты Ленина читал? — Иван утвердительно кивнул. — Вот, так сказать, в условиях нарастания классовой борьбы. Ничего-ничего. — Дородный молодец снова жадно приложился к бутылке. — Призрак, он бродит по Европе, ничего! Пролетариат не запугаешь, мы уже нашли концы в госдепартаменте, сейчас дадим на лапу, и до выборов его выпустят. Вот тогда и посмотрим на три источника социал-демократии! На, — Сева ловко вытащил из рукава пачку листовок, — держи!