Красный гаолян
Шрифт:
Дедушка замешкался, но отец потянул за руку, и он пошёл следом.
Костры в деревне уже по большей части потухли. Между обвалившихся стен рассеивался жар от тёмно-красной золы, на улицах дул горячий ветер, от которого начинаешь задыхаться, струйки белого и чёрного дыма переплетались среди обожжённых и высохших верхушек деревьев. Древесина, обугливаясь, потрескивала, как бобы во время жарки. Крыши домов, утратив опору, обрушивались, поднимая клубы пыли и пепла до небес. На земляном валу и на улицах в беспорядке валялись трупы. История нашей деревни снова начиналась с чистого листа. Раньше на этом месте была пустошь, поросшая тростником и кустарником, здесь сновали лисы и дикие зайцы. Затем тут появились несколько хижин пастухов, а потом сюда стали стекаться беглые убийцы, бездомные пьянчуги и скрывающиеся от властей игроки, зарабатывающие
79
Великий китайский голод — период с 1959 по 1961 г., когда от массового голода только по официальным данным погибло около 15 миллионов человек.
В тот вечер, когда все соседние дома уже сгорели дотла, больше десятка помещений, принадлежащих нашей семье, всё ещё пылали. Когда горела наша усадьба, здания лизали изумрудно-зелёные языки пламени, и от них поднимался пьянящий винный дух, скопившийся за долгие годы. Синяя черепица в огне искривлялась и деформировалась, становилась тёмно-красной, её обломки стремительно разлетались, словно осколки снаряда. Пламя освещало седину в дедушкиных волосах, за каких-то семь дней чёрные волосы поседели на три четверти. Крыша с грохотом рухнула, пламя на минуту унялось, но тут же бешено взмыло ещё выше. От этого грохота у дедушки и отца аж дыхание в груди спёрло. Эти несколько десятков зданий, которые сначала стали убежищем для отца и сына Шаней, пока они богатели, потом для дедушки, который устроил тут пожар и убил хозяев, а ещё пристанищем любви и ненависти бабушки, дедушки, Лоханя и многочисленных работников, завершили свою так называемую «историческую миссию». Я возненавидел это убежище до глубины души, поскольку оно приютило не только достойные и удивительно искренние чувства, но в то же время скрывало уродство и преступления.
Отец, когда ты в одна тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году прятался в землянке, вырытой между строениями в нашей усадьбе, ежедневно и еженощно в кромешной тьме вспоминал прожитые годы, как минимум триста шестьдесят раз думал о том, как в огне обвалились крыши наших построек, и о том, что в тот момент было на уме у твоего отца — моего дедушки. Мои фантазии по пятам следуют за твоими, а твои — за дедушкиными.
Состояние дедушки, когда он увидел, как рухнула крыша, сравнимо с тем, что он испытывал, когда только-только влюбился в Ласку, разгневавшись, бросил мою бабушку и переехал в другую деревню, но потом услышал, что бабушка совсем распоясалась и связалась с главарём тайного общества «Железное братство» по прозвищу Чёрное Око. Он сам не понимал, ненависть это или любовь, боль или злость. Впоследствии дедушка снова вернулся в объятия бабушки, его чувства к ней были такими запутанными, что не разобрать ни цвета, ни вкуса. В этих баталиях на любовном фронте они сначала изрешетили собственные сердца, а потом ещё и сердца друг друга. И только при виде предсмертной бабушкиной улыбки в гаоляновом поле дедушка осознал, как сурово покарала его жизнь. Он дорожил отцом, как сорока дорожит последним яйцом в разорённом гнезде, но было уже поздно, судьба уготовила ему ещё более жестокий финал и с готовым планом уже ждала на перепутье, холодно усмехаясь.
— Пап… нет больше нашего дома… — сказал отец.
Дедушка потрепал отца по голове, посмотрел на разрушенную усадьбу и, взяв отца за руку, поковылял прочь, куда глаза глядят. Свет пожарищ постепенно гас, а свет луны, наоборот, делался всё ярче.
На околице раздался простодушный старческий голос:
— Это ты, Третий? А почему не на телеге?
Дедушке с отцом голос показался знакомым, и они, позабыв про усталость, поспешили на звук. Навстречу, не отрывая взгляда
— Ты не мой третий сын. — Старик с сожалением покачал головой и снова уселся на кучу всякого скарба: сундук, комод, столешница, сельскохозяйственные орудия, упряжь, драная ватная подкладка, железный котёл, глиняный таз. Он охранял своё добро, как волк добычу, а за его спиной к иве были привязаны два телёнка, два барана и маленький ослик.
Дедушка сквозь зубы выругался:
— Ах ты, старый пёс! Ну-ка катись отсюда!
Старик поднялся и миролюбиво сказал:
— Братец, ты мне на завидуй! Я это всё, рискуя жизнью, из огня спас!
— Ну-ка спускайся сюда, мать твою! — разозлился дедушка.
— Ты несправедливо на меня накинулся. Во-первых, я тебя не звал, во-вторых, тебя не задевал. Чего ж ты ругаешься? — снисходительно пожурил дедушку старик.
— Ругаюсь? Да я тебя сейчас убью! Мы, понимаешь, с японцами бьёмся, родину спасаем, себя не щадим, а вы тут, воспользовавшись пожаром, мародёрствуете? Скотина ты старая! Доугуань, где твой пистолет?
— Застрял под брюхом японского коня, — ответил мой отец.
Дедушка запрыгнул на кучу барахла и резким ударом ноги скинул старика вниз.
Старик упал на колени и взмолился:
— Пощади меня, командир Восьмой армии, [80] пощади…
— Я тебе не командир Восьмой армии и даже не Девятой. Я — разбойник Юй Чжаньао!
— Командир Юй, пощади меня. Эти вещи всё равно сгорели бы в огне… тем более не я один пришёл в деревню поживиться, всё ценное уже воры растащили, а я старый, еле ноги переставляю, подобрал всякую рухлядь…
Дедушка вытащил из кучи деревянную столешницу и с размаху стукнул старика по лысой голове. Тот громко крикнул, схватился за окровавленную голову и начал кататься по земле. Дедушка схватил его за шиворот, поднял и проговорил, глядя прямо в страдальческие глаза:
80
Название Народно-освободительной армии Китая в 1937–1949 гг.
— Герой, который любит поживиться!
После этого он с размаху ударил старика по лицу, и тот повалился на спину. Дедушка снова подошёл к нему, прицелился в голову и пнул ногой.
3
Моя мать с моим трёхлетним дядей сутки просидели в высохшем колодце. Накануне спозаранку она пошла за водой с двумя маленькими глиняными кувшинами к работающему колодцу, но только-только нагнулась и увидела в спокойной глади воды своё отражение, как услышала звук гонга со стороны земляного вала и громкие крики ночного сторожа, старого Шэн У:
— Черти окружили деревню! Черти окружили деревню!
Мать перепугалась, со страху уронила в колодец кувшины вместе с коромыслом, затем резко развернулась и помчалась домой, но не успела добежать до ворот, как встретила моего дедушку с ружьём в руках и бабушку, которая несла моего маленького дядю. После того как отряд дедушки Юй Чжаньао ударил по японцам на мосту через Мошуйхэ, жители деревни предчувствовали, что грядёт беда, но лишь несколько семей бежали, остальные же с ужасом и тревогой по-прежнему не хотели расставаться со своими убогими халупами, с колодцами с горькой и пресной водой, с холодными и ватными одеялами. За эти семь дней дедушка с отцом успели в уездном городе купить патроны, дедушка тогда держал в памяти, что патронов должно хватить, чтоб свести счёты с Рябым Лэном, но и подумать не мог, что японцы утопят в крови деревню.
Вечером девятого числа восьмого лунного месяца Чжан Жолу, тот самый почтенный старец, что сыграл важную роль в уборке поля сражения и захоронении павших героев, созвал всех деревенских жителей. У Чжан Жолу один глаз был большим, а другой маленьким, он выделялся на фоне толпы и слыл интеллигентом высшего порядка, поскольку отучился в частной школе. Он мобилизовал жителей на укрепление земляного вала и починку прохудившихся ворот на входе в деревню, а ещё отправил людей отбивать ночные стражи и дежурить. В случае опасности нужно было подать сигнал, ударив в гонг. Услышав звук гонга, вся деревня, включая женщин, стариков и детей, должна была собраться на земляном валу. По рассказам матери, Чжан Жолу говорил зычно, в его голосе слышались металлические нотки: