Красный Кристалл
Шрифт:
Резкий порыв ветра бросил Лёну в лицо его отросшие волосы. Он в досаде решил вернуться в каюту и поискать там какой-нибудь платок, ленту или резинку, чтобы собрать волосы на затылке. В следующий миг раздались крики. Кричали с левого борта. Лён уже хотел посмотреть, что происходит, как сильный ветер толкнул его в спину да так, что пришлось уцепиться за провисающий канат. Внезапно галеон дёрнулся, задрожал и начал поворот. Паруса захлопали над головой, косые кливера потеряли ветер и провисли, а большие полотна на грот-мачте внезапно выгнулись, но в другую сторону. Мачта заскрипела, и снасти заходили ходуном, верёвки в блоках задымились, а натянутые до
Картина за бортами выглядела нереально. С одной стороны море вздыбилось стеной, с другой как будто возник провал, и в эту бездну соскальзывал корабль. Круговое течение набирало силу — вода неслась, вращаясь, по огромному кругу, центр которого уходил вниз, в края стремительно расширялись. Галеон, подхваченный этим внезапно возникшим течением, оказался беспомощен — его несло, как скорлупку. Вода увлекала судно и волокла его вдоль обода огромной водной чаши. При взгляде вниз кружилась голова, настолько глубока была воронка, а в её центре расширялась тонкая труба — рождалось устье. На глазах у экипажа в отверстие нырнул гигантский фиолетовый кальмар — в щупальцах его ещё бился живой кит. Хроники, зачитанные Лёну герцогом Кореспио, оказались правдой — в море открывались воронки. Наверно, те чашеобразные водные провалы, объяснения которым не было, как раз являлись началом образования воронок.
Слева было ясное, солнечное небо, а справа неслись у самого борта стремительные водные потоки — корабль практически лёг набок, настолько сильное течение было по краям воронки. Струи воды отрывались от общих масс и летели, словно в невесомости, неся в себе живую рыбу и обитателей чудовищного моря Неожиданностей. Пространство палубы словно пронизало сияющими копьями воды, казалось, в воздухе висит пологий водопад. Большие капли зависли рядом с вантами, словно рассыпанный алмазный венец. Тяготение как будто оставило предметы, и множество вещей всплыло над досками, а вместе с ними оторвались от палубы и люди. Подошвы напрасно искали опору и не находили сцепления с досками, и люди вместе со многими вещами заскользили к корме, откуда стали доноситься крики. Весь этот ужас происходил словно вне сознания — разум жадно заглатывал мгновения, а те растягивались и походили на бесконечно тянущуюся массу, в которой утонули все живые мысли, кроме одного: мы гибнем…
На глазах у Лёна бессильно распластался по стене бедный отец Корвин — его сносило медленным течением назад, и не было силы, чтобы остановить это плавное движение — воздух сделался вдруг плотен и материально ощутим. Преодолевая сопротивление среды, Лён протянул к молодому священнику руку, но за спиной бедняги внезапно провалилась дверь в каюту, и только это спасло молодого капеллана — он ушёл во тьму, откуда начали выплывать незакреплённые предметы — одежда, бутылки, посуда, книги — то была каюта Лёна.
Сам он держался за перила, а ноги отрывались от досок и висли в воздухе над водной бездной. Мелькнула спасительная мысль: перенестись пространственным броском внутрь и захлопнуть двери. Но в тот момент до слуха донёсся долгий, уходящий вопль. С трудом видя сквозь плотный, насыщенный водой воздух, Лён обернулся и поискал взглядом: а где Ксиндара? И тут же понял, что этот крик издал его товарищ — Лавара уносило в бездну. Каким-то образом он оказался за бортом, и теперь его искажённое в крике лицо исчезало в бешено ревущих потоках, а прямо сверху светило стоящее в зените солнце, и этот безмятежный свет делал картину нереальной. Мгновение Лён смотрел в глаза Лавару, а в следующий
Бессмысленно мятущиеся руки схватили первое, за что сумели уцепиться — за шею Лёна, затем Лавар вцепился ему в руки. Полные ужаса глаза оказались рядом, наверху навис громадой борт галеона, а внизу ревел водоворот. Ксиндара что-то прокричал, но дикий ветер унёс его слова, а в следующий миг оба оказались на борту «Фартегэроа» и уже машинально вцепились в мачту, ослеплённые потоками воды, давлением воздуха и гулом, исходящим из глубины, которой имя Преисподняя. А в следующий момент что-то изменилось. Внезапно потемнело, тряска прекратилась, вода перестала носиться через палубу, и люди сумели вздохнуть и оглядеться.
Высоко над головой смыкались края воронки, как будто образовывали безупречно ровный край глубокого бокала — это было оптическое искажение, порождённое уплотнённым воздухом. А внизу несущаяся с бешеной скоростью вода, образовывала на стенах воронки гладкий стеклянистый блеск. Галеон был единственным предметом, который несло в этой чаше, и глазу не за что было уцепиться, поэтому казалось, что чаша неподвижна, а корабль прилип к её внутренней поверхности, как муха. Лишь инерция сносила людей к корме. Всё, что могло, уже улетело за борт — бочки, канаты, паруса, обломки мачты. А за правым бортом разверзалось горло ада.
Узкая глотка водоворота по мере приближения к ней корабля, быстро разрасталась. Держась за мачту, Лён и Ксиндара видели, как галеон неотвратимо сползал к этой беспокойно мечущейся дыре — она как будто не могла иметь покоя и всё время смещалась, то сжимаясь, то расширяясь. Корабль дрогнул, попав в особо быстрые слои, все его детали мелко задрожали — завибрировала палуба, бортовые поручни, выскочила сама собой трюмная решётка и заскакала по полу, выбивая мелкую чечётку. Товарищи, крепко вцепившись в мачту, во все глаза смотрели на приближающееся устье водоворота.
Их дёрнуло, водная поверхность затанцевала, то удаляясь, то угрожающе наплывая, а потом огромный галеон оторвался от воды и закружился прямо посреди воронки — он стремительно проваливался вниз. Тогда тьма ринулась в глаза, и свет померк для экипажа «Фартегэроа».
Многочисленные пузырьки запутались в волосах Ксиндары, всплывая и поднимая вслед за собой распустившиеся пряди. Глаза казались неживыми, а взгляд как будто бы застыл, но труп утопленника раскрыл рот и вместе с глухим звуком из него вырвался поток журчащих пузырей. А в следующий миг вода вдруг враз опала и растеклась по палубе, сбегая в шпангоуты. Корабль вынырнул на воздух и закачался на водах. Тогда послышался повсюду кашель — это моряки, чудом уцелевшие при падении в воронку, приходили в себя.
— Мы живы или всё-таки погибли? — раздался недоумённый голос Лавара Ксиндары, но в темноте никто ему не отвечал, лишь слышались звуки ползания по палубе, тяжёлое дыхание, стоны и неясное бормотание.
Быстрые пальцы пробежали по лицу Лёна, и голос Ксиндары удовлетворённо произнёс:
— Ты жив.
— О, лучше бы нам умереть, — прошелестел рядом другой голос, и в этих тихих, полных ужаса словах друзья едва узнали отца Корвина. Священник выжил, и это радовало. Но где капитан Саладжи, где старпом, кто спасся ещё — эти мысли донимали не только двоих друзей, но и прочих — отовсюду послышались голоса, возгласы, вопросы, и оказалось, что выживших немало — многие просто бессознательно вцепились в борта, кто-то успел скрыться в трюме. Выжил и капитан Саладжи, и его помощник.