Красный ледок(Повесть)
Шрифт:
— А я долго искала вашу хату, — пошла она мне навстречу. — Вот учебник по русскому языку…
— Да ты зайди, погрейся, — топтался я впереди нее, все такой же радостный и растерянный.
Мать тут как тут, пришла мне на помощь. Раскрыв дверь, она не пригласила, а приказала:
— А ну-ка в хату, там и поговорите…
Первой вошла смущенная Майя, следом за нею я, необычайно оживленный, забывший о всех своих горестях:
— А что тут искать было… Я же говорил — возле нашей хаты три старые липы… Дуплистые все… Ты видела?
Майя
И весь мой запал, все слова мои куда-то пропали, во рту пересохло.
Мать следила за нашим разговором и снова пришла мне на помощь:
— Из твоей школы девочка?
— Ага, Майя Михалева, мы вместе учимся… — быстро сказал я и спохватился. Учимся… Даже как-то жарко мне стало, лицо вспыхнуло, и я отвернулся.
— В одном классе, значит? — спрашивала мать, разглядывая мою посетительницу.
— В одном, — ответила Майя и протянула мне учебник. Я взял, подержал его в руках, а потом положил на скамейку, будто бы говоря этим, что он мне теперь не нужен. Эту мою неуверенность почувствовала мать и, посмотрев на нас обоих как-то особенно пристально, взяла ведро и вышла в сени.
Майя все еще стояла. Мне стало неловко, что я такой невнимательный, такой недогадливый, и я попросил ее:
— А ты садись, отдохни… По снегу нелегко идти… Сам знаю…
— Нелегко, — согласилась Майя. И села, как взрослая, на скамейку, ближе к столу. На учебник посмотрела: — Я тогда не сама взяла его у тебя… Это мне подсказали, нет подали даже, чтоб забрала… домой.
— Думаешь, я не заметил?.. Заметил и о чем только не подумал.
— А о чем? — в глазах Майи светились прежняя доброта и ласка.
Я чувствовал себя все еще одиноким, обиженным, отчужденным. И сказал:
— Мне было обидно и тяжело…
— Тяжело… — снова согласилась Майя.
— И сейчас не знаю, как мне жить…
— Как жил, так и живи… А учиться надо. — Майя говорила как взрослая, будто со сцены, исполняя роль героини из какой-то пьесы в школьном драматическом кружке.
А мне и этого было достаточно. Меня не все покинули, обо мне не все забыли, со мной — вот она, моя одноклассница, лучшая из лучших учениц — Майя Михалева.
— А учебник я принесла тебе… Мы с Барановой вместе, по ее книжке, учить будем… Возьми, — и Майя снова посмотрела так умоляюще, что я не удержался и в тот же миг схватил книжку и отнес ее к себе в каморку.
— Чтоб не отставал, я тебе и по алгебре учебник принесу, тоже свой. У Барановой есть, нам хватит одного на двоих…
Я и ушам и глазам своим не верил. Милая ты моя Майя, добрая подружка, что мне тебе ответить на такие слова твои, на твою товарищескую поддержку? И я сказал:
— А ты не боишься?
— Чего? — на вопрос она ответила вопросом.
Ответить
— Мы в субботу с Барановой придем, — поднялась Майя. — Ты учись, не отставай…
И Майя ушла.
А во мне поселилось необыкновенное чувство благодарности к ней. Человеку, выходит, не так много и надо для счастья.
Время, однако, шло и делало свое дело.
О том, что случилось в нашей деревне после моего «культурного» мероприятия, уже знали в районе. Дядя Игнат Дрозд, которому обо всем очень объективно рассказал старик Парфен, не поговорив даже со мною, поехал в райком партии. Туда, как стало известно, его вызвали не одного. Собрались несколько таких же, как и он, первых председателей молодых колхозов, где крестьяне разобрали почти все обобществленное имущество. Выходит, такие же события произошли после статьи «Головокружение от успехов» не только в нашей деревне.
А собрали всех для того, чтобы решить, что же делать. Из райкома, конечно, звонили в центр, но оттуда не сразу ответили, посоветовали только соблюдать спокойствие и немножечко подождать. Мой дядя Игнат Дрозд и приехал в райком партии в такое время, когда «немножечко» ждали, а между тем советовались, высказывали разные соображения по поводу этого необычного события.
Значительно позже я узнал, что было дальше.
В райкоме партии Дрозду и всем сказали, что надо статью как следует разъяснить, сказать людям и о том, что газета «Правда» выступила уже с новой статьей в защиту колхозов, а ранее организованные колхозы, в которые крестьяне пошли добровольно, надо сохранить и восстановить порядок.
Началось все, как сейчас помню, спокойно и организованно.
В нашу деревню приехал вместе с Игнатом Дроздом сам секретарь райкома. Звали его, кажется, Сергей Григорьевич. В голове у меня тогда такое творилось, что я даже не знал, на каком свете живу. Мне самому начинало казаться, что я и в самом деле виноват.
Собрали, как посоветовал секретарь райкома, сельский сход. На него позвали всех — и колхозников, и единоличников. Меня тоже пригласил дядя Игнат и, как мне показалось, не то безразлично, не то шутя, сказал при этом:
— Пойдем, подстрекатель, во всем разберемся…
Он, конечно, пошутил, а мне одно это слово «подстрекатель» острым ножом вонзилось в самое сердце.
Поскольку приехал секретарь райкома партии, на собрание народу пришло много. Заметил я и Макара Короткого, и дядю Парфена, и всех тех, кому читал статью.
Собрание открыл председатель сельсовета. Это мне тогда сразу же бросилось в глаза. Обычно это делал Игнат Дрозд. А тут… В президиум выбирали, как условились заранее, пять человек. Дядю Игната выбрали. Выбрали и дядю Парфена, и секретаря райкома, и по его совету — выбрали одну женщину. И вдруг… Вдруг слышу — ушам своим не верю — свое имя и фамилию.