Красный лев друидов
Шрифт:
– Sworthy! Хм... забавное имя... Она креолка?
– Понятия не имею.
– У вас с ней роман?
Ольшевский со стоном поднялся и сел, с упреком глядя на доктора. Роман! А ведь он почти угадал... У него вдруг появилась потребность поделиться с кем-то своими душевными переживаниями.
– Я недавно ходил на Кузнецкий за книгами и встретил там одну старушку...
Варгушев умел слушать, не перебивая, – в молодости ему прочили карьеру священника. Но склонность к естественным наукам оказалась сильнее. История с «письмами из шкатулки» не произвела на него должного впечатления.
– Вам наверняка всучили подделку, Ольшевский.
– Нет! Я разбираюсь в таких вещах! Уж
– Боюсь, я не так хорошо учил английский. Мой гувернер был французом.
– Я перевел текст... вот...
Он протянул доктору тетрадь, не стыдясь своих заметок на полях. Пусть сосед проследит за ходом его мысли, выскажет свое мнение... Ему хотелось обсудить послания Sworthy с кем-нибудь близким, кто отнесется с этому с пониманием и не поднимет его на смех. Варгушев только прикидывался циником. На деле он имел романтическую и увлекающуюся натуру, такую же, как у Ольшевского. Они бы не сошлись, будь у них разный взгляд на вещи.
– Давайте, дружище, – согласился доктор. – Вы меня заинтриговали!
Он замолчал и углубился в чтение. Ольшевский волновался, как будто это был его дневник, где выставлялись напоказ все его оголенные чувства и страсти. Он напряженно следил за реакцией доктора, за каждым движением его лица, жестами и издаваемыми им звуками. Варгушев вздыхал, покачивал головой и складывал губы трубочкой.
Молодой человек затаил дыхание. Что скажет доктор по поводу Sworthy? Не разочарует ли она его? Все-таки, он старше и успел перегореть – как в отношении прекрасного пола, так и в отношении приключений.
– Занятно... – обронил Варгушев, откладывая тетрадь. – Весьма занятно! Судя по вашим заметкам, вы пришли к выводу, что предметом поиска этой Sworthy были Брюсы? Но помилуйте... они же не прятались!
– Да, не прятались, – торопливо признал Ольшевский. – Они прятали!
– Что, позвольте узнать?
– В этом как раз вся загадка... В этом тексте автор употребляет слово «утраченное». Вы понимаете?
– Признаться, не совсем... – Доктор откинулся на спинку дивана и уставился на собеседника. – Брюсы, Брюсы... Самый знаменитый из них – граф Яков Брюс, любимец Петра Великого. Его считали чернокнижником и распускали о нем нелепейшие слухи. Про Сухареву башню, например... будто именно там колдун замуровал некую «Черную книгу», которую по сей день ищут. Еще ему приписывали разные фокусы, типа, оживления умерших... тьфу! В наш просвещенный век смешно верить в подобный вздор!
Филолог нетерпеливо дернул подбородком:
– Я объясню. Упоминаемый в письме человек, которому звезды предсказали скорую смерть, – это Вилим Брюс, отец братьев Романа и Якова, которые оба служили в потешных полках юного Петра. Несколько позже он погибнет под Азовом в чине полковника... я проверил. Значит, речь идет о 1681 или 1682 годах, поскольку самый старший Брюс, отец Вилима, умер в 1680. А Sworthy пишет, что он скончался незадолго до ее приезда в Москву. Исходя из этой логики, после гибели Вилима Брюса остались бы только Роман и Яков... Одного из них женщина решается уничтожить. Полагаю, Якова! Роман Брюс не обладал ни характером, ни способностями брата, именно он, последний отпрыск шотландской фамилии, мог выдать некую тайну...
– Фантазии, Ольшевский! Вы увлекаетесь и придумываете то, чего нет и не может быть в этих письмах.
Но молодой человек проигнорировал выпад соседа.
– Однако все ее надежды рухнули! – продолжал он. – Каким-то образом все сорвалось, и она рассталась с жизнью. Ее убили... или она сама покончила с собой, убедившись, что партия проиграна.
– Вижу, вы основательно проанализировали сии сочинения... Но почему вы остановились именно на Брюсах?
– Догадался. Мне так кажется... вот и все! – с вызовом заявил Ольшевский. – Не иначе как старший Брюс вывез в Россию некую реликвию... настоящее сокровище, не имеющее цены. Не забывайте, что он – потомок шотландских королей, а через них – родственник правившей в то время в Англии династии Стюартов. Сих монархов преследовал злой рок. Не является ли «утраченное», о котором пишет Sworthy, той реликвией, которую во что бы то ни стало желали вернуть себе Стюарты? Когда-то их общий предок, король Роберт Брюс, основал Орден Шотландских тамплиеров...
– Бог мой! Брюсы... Стюарты... тамплиеры... Все это осталось в далеком прошлом. Проснитесь же, дружище! За окнами – двадцатый век, революция! Русские скоро начнут убивать друг друга... а ведь это непосредственно касается нас с вами. Какое вам дело до английских королей и их реликвий, когда рок стучится в ваши двери, Ольшевский? Опомнитесь... дышите воздухом сегодняшнего дня, потому что завтрашний может и не наступить! Большие потрясения сопряжены с большими жертвами!
Варгушев продолжал свой патетический монолог, пока не увидел, что молодой человек его не слушает.
– Да вы безумец! У вас глаза горят, как у одержимого бесами! И бесы сии – вожделение и любопытство. Окститесь! Придите же в себя... Сожгите эти чертовы бумаги! А пепел развейте по ветру.
– Я думал найти в вас единомышленника, – обиделся филолог. – Оставьте свою критику до лучших времен!
Варгушев невозмутимо прихлебывал остывший чай.
– Вот почему вас заинтересовал магнетизм... – задумчиво произнес он. – Эта дама, кажется, умела мысленно воздействовать на окружающих. Где-то ее обучили искусству внушения! Редкостному искусству, смею заметить... особенно среди женщин. Не назову вам ни одной известной женщины-магнетизерки. Думаю, это какие-то жреческие штуки... халдейские, египетские... что-то дремучее, как сами мрачные культы Луны... Впрочем, бросьте вы ломать себе над этим голову, Ольшевский!
– Я не успокоюсь, пока не решу эту задачку. Вдруг «утраченное» все еще находится здесь, в России? Возможно, даже здесь, в Москве?! Английская леди погибла, не успев исполнить предначертанное. Значит...
– Вы сами поддались ее магнетизму, сударь, – вздохнул доктор. – Ни время, ни расстояние не властны над флюидами, испускаемыми человеческим мозгом, пусть даже давно истлевшим. Явление, отрицаемое естествоиспытателями, зато горячо активно и усердно поддерживаемое мистиками. Вы готовы принимать эти флюиды, вот в чем ваша беда! Вы наглотались отравы, мой ученый друг, причем, совершенно добровольно... Сие усугубляет вашу хворь. Я не возьмусь излечить вас...
Ольшевский поднял на доктора подернутый поволокой взгляд, туманный, словно осеннее утро... Такие глаза становились у раненых, которым осталось жить не более суток. Варгушев хорошо знал эту смертельную поволоку, эту нездешнюю томность, присущую взгляду существа, уже ступившего за порог потустороннего мира... и невольно содрогнулся от дурного предчувствия.
– Не спешите встретиться с вашей Sworthy...
Филолог залился краской, словно застигнутый врасплох этой догадкой.
На следующий день он отправился за город, желая посетить бывшее имение Брюсов в Глинках... и не вернулся. Варгушев ждал неделю, потом вскрыл его комнату, зачем-то забрал тетрадь с переведенными письмами, перекрестился и тихо затворил дверь. О спрятанном в кладовке сундучке он просто не знал. Впрочем, если бы и знал, то зачем ему какие-то старые бумаги?..