Красный монарх: Сталин и война
Шрифт:
«Вы можете удержать Москву?»
Сталин контролировал все, что происходило на фронтах. Данные о численности войск, номера армий и дивизий, прочую информацию он записывал в маленький кожаный блокнот.
Еще 3 августа Верховный главнокомандующий приказал приступить к созданию специального танкового резерва для обороны Москвы в обстановке строжайшей тайны. Он подчеркнул, что эти танки ни при каких обстоятельствах нельзя никому отдавать.
Всех, кто в те дни приходил в кабинет Сталина и был свидетелем его разговоров с Жуковым,
Иосиф Виссарионович никак не мог отказаться от своего основного способа решения проблем. Он все сильнее закручивал гайки и усиливал репрессии. Возможно, в эти октябрьские дни вождь пометил отрывок в книге д’Абернона, в котором автор утверждал, что немцы боятся своих офицеров сильнее, чем врага.
Сначала Верховный приказал проводить тактику выжженной земли и уничтожать все на полосе от 40 до 60 километров от линии фронта. Врагу не должно ничего достаться.
Берия, Мехлис, восходящая звезда НКВД, начальник Особого отдела Абакумов, докладывали каждую неделю об арестах и расстрелах солдат и офицеров Красной армии. Во время сражения за Москву, к примеру, Лаврентий Павлович Берия сообщил Мехлису, что с начала войны в тылу задержаны 638 112 человек, 82 865 из них арестованы. Абакумов рапортовал Сталину, что только за неделю Особый отдел арестовал 1189 и расстрелял 505 дезертиров.
Когда линия фронта приблизилась к Москве, Булганин по приказу Верховного приступил к формированию заградительных батальонов. Они должны были отлавливать трусов, паникеров и дезертиров. Всего за три дня арестованы 23 064 «дезертира». В 1941–1942 годах 994 000 военнослужащих были осуждены и 157 000 из них расстреляны. Только казненными красноармейцами можно было укомплектовать пятнадцать дивизий.
Лаврентий Берия не забывал и о «врагах народа», схваченных до войны. Он планомерно уничтожал их. 13 октября была расстреляна жена Поскребышева Бронка.
Отступая, сотрудники НКВД забрасывали гранатами тюрьмы или перевозили заключенных на восток. 3 октября Берия приказал расстрелять в Медведьевском лесу около Орла 157 высокопоставленных заключенных. Среди них была Каменева, сестра Льва Троцкого и жена Льва Каменева.
28 октября нарком внутренних дел распорядился казнить еще 25 человек. В этой группе расстрелянных находился Рычагов, бывший командующий советской авиацией, который дерзко возразил Сталину, сказав, что советские летчики летают на «летающих гробах».
4905 заключенных, ждавших в тюрьмах исполнения смертного приговора, были расстреляны в течение восьми дней.
Но по сравнению с 1937 годом репрессии оказались уже не такими эффективными. Страх перед наступающими немцами порой был сильнее страха перед НКВД. В Москве вспыхнули беспорядки. 14 октября горожане начали грабить продовольственные магазины и квартиры, хозяева которых уехали на восток. Столичные улицы заполнили беженцы. Их грабили шайки бандитов. Москва скрылась в дыме костров – это чиновники торопливо жгли
Площадь перед Курским вокзалом была забита женщинами, детьми и стариками. Осень в том году выдалась на удивление холодная. Толпы людей покорно ждали, когда их пропустят. Тишину прерывал лишь детский плач. Сто солдат, сцепив руки, образовали живую цепь, чтобы сдерживать толпу на тот случай, если начнутся беспорядки.
Часть комиссариатов и семьи большинства чиновников были вывезены в Куйбышев. Опустевший Кремль искусно замаскировали. Он превратился в Потемкинскую деревню. На стены, выходящие на реку, были натянуты огромные брезенты с нарисованными на них рядами домов.
Берия, Маленков и Каганович, если верить сталинским охранникам, потеряли самообладание и не возражали против бегства горожан.
– Нас перестреляют, как куропаток, – заявил Лаврентий Павлович на одном из совещаний.
Он выступал за то, чтобы быстро эвакуировать Москву. Соратники советовали вождю уехать в Куйбышев. Берия вызвал в свой кабинет на Лубянке Судоплатова, главного специалиста по диверсиям. Они с Маленковым приказали срочно заминировать все важные объекты, начиная от метро и кончая стадионами.
В ночь на 15 октября Лаврентий Павлович собрал секретарей московских партийных организаций у себя в бомбоубежище, расположенном в подвале здания на улице Дзержинского, 2, и объявил, что связь с фронтом прервана. Нарком приказал немедленно эвакуировать всех, кто не способен защищать город, и раздать продовольствие горожанам. На фабриках и заводах начались бунты. Рабочие не могли попасть на работу, потому что цеха были заминированы.
В то время как партийные руководители готовились к эвакуации, Сталин сохранял полное спокойствие и никому не рассказывал о своих планах. Когда бомбежки Москвы усиливались, он поднимался на стеклянную дачу в Кунцеве и наблюдал за воздушными боями. Однажды в саду дачи упала шрапнель. Николай Власик принес еще теплые куски металла.
Как-то вечером Василий Сталин приехал на дачу навестить отца. Над домом пролетел немецкий самолет, но охрана не стреляла – нельзя было привлекать внимание противника к сталинской резиденции.
– Трусы! – закричал Василий.
Он выхватил пистолет и начал стрелять в небо.
Сталин вышел во двор и спросил:
– Он попал во что-нибудь?
– Нет, – ответил кто-то из охранников.
– Победитель соревнований ворошиловских стрелков, – сухо произнес вождь и скрылся в доме.
Напряжение сказывалось, конечно, и на генсеке. Окружающие поражались, как он постарел в те осенние дни. Сейчас это был сгорбившийся пожилой мужчина с усталым лицом. Его глаза потеряли былую энергию, в голосе уже не чувствовалось прежней уверенности. Хрущев, увидев этот «мешок с костями», не на шутку испугался.
Как-то Андреев прогуливался с дочерью Наташей по заснеженному Кремлю. Неожиданно они встретили Сталина, который в одиночестве бродил вдоль стен. Одет он был не по погоде. Его лицо посинело от мороза. Вождь забыл перчатки и прятал озябшие руки в карманы шинели.