Красный опричник
Шрифт:
— Так я не понял: баня есть или ее нет?
— Ну… как бы ее нет. Но что-то типа баньки имеется.
— Тогда зубы не заговаривайте, а топите. Вам же самим приятно будет, когда чистый и вымытый полпред вас иметь начнет!
Монголия удручала белоруса Волкова. Человека с украинской фамилией Фекленко она тоже нервировала — будь здоров. Особенно, если учитывать, что Николай Владимирович был родом из-под Воронежа. Вот уже три дня группа авторитетных товарищей (сам Волков, Фекленко, начальник разведки корпуса подполковник Грибанов и заместитель по вооружению) осматривала места будущих боев. Речка Халхин-Гол оказалась не совсем большой, но и не совсем маленькой — что-то вроде Свислочи, на которой стоит Минск. Берега
Волков шипел, плевался и матерился. Фекленко делал то же самое, только в два раза тише. В конце-концов, после прибытия группы опытных летчиков, Андрей Константинович лично провел рекогносцировку с воздуха и отстучал в Москву: «Прошу разрешения в случае начала крупномасштабного конфликта перейти границу и навязать противнику бой на его территории». Ответ пришел на следующий день, когда Волков натаскивал командиров от лейтенанта и выше искусству «блицкрига» — согласованным действиям основных родов войск в обороне и наступлении. Лейтенанты сидели насупившись и хмурыми майорскими лицами смотрели на доску, где военный гений Андрея Константиновича чертил скверным мелом идеальные стрелки на нанесенных контурах района боевых действий.
Вестовой вошел в «юрту-класс» и передал комдиву Волкову записку от командира пункта связи. Там Андрею Константиновичу вручили сложенный вчетверо листок бумаги с ответом Сталина. Вождь ограничился двумя словами: «Если сможете». Спустя полсотни лет немец по имени Дитер Болен напишет один из своих первых хитов: «You can win if You want», который оставалось просвистеть Волкову перед радиостанцией. Как и следовало ожидать, мелодию никто не оценил.
— Вы что, не могли мне это передать с вестовым? — спросил Волков и капитана связистов.
— Не положено, товарищ комдив! — кратко ответил тот.
— А, да! — хлопнул себя по лбу тот, — служба такая! Ладно, благодарю вас, капитан!
Каким-то сверхъестественным способом по корпусу стало известно, что новый полпред не жалует Устав Внутренней службы, поэтому связист не стал орать: «Служу Советскому Союзу», а просто с достоинством пожал протянутую ему руку. Кивнув капитану, Волков вышел из связной юрты и окинул глазом начинающий темнеть горизонт.
По левую руку шло обучение механиков-водителей, по правую — виртуозы испанского неба гоняли молодых летчиков по матчасти вражеских истребителей и бомбардировщиков. По приказу Волкова в расположение корпуса приволокли совершивший «вынужденную посадку» истребитель Ki-27, вокруг которого теперь командир авиагруппы Герой Советского Союза (за Испанию) Яков Смушкевич трижды в день устраивал экскурсии с практическим обучением. К сожалению, подобной «вынужденной посадки» не совершил ни один из вражеских бомбардировщиков, поэтому обучение летчиков-истребителей проходило на фанерном макете Ki-21 — основного японского бомбовоза на тот момент. Словосочетание «вынужденная посадка» заключено в скобки, потому что по указанию Волкова в окрестностях Тамцаг-Булака дежурило несколько зенитных расчетов с приказом сбивать наблюдателей с той стороны. Вот один раз и повезло.
В конце мая количество сил, принимающих участие в конфликте с обеих сторон, возросло. С японской стороны по ту сторону Халхин-Гола насчитывалось почти три тысячи человек: сборный пехотный японский полк под командованием полковника Ямагато и два полка баргутской кавалерии, также отданные под его под его начало. Баргутами монголы называли маньчжурских скотоводов, из которых японцы в спешном порядке сформировали несколько полков легкой кавалерии.
Со стороны объединенных советско-монгольских
Две группы были укомплектованы особо и нацелены на партизанскую войну — готовились рвать рельсы в час пик, чтобы не дать возможности японцам прислать подкрепление на помощь полковнику Ямагато. С командирами групп Волков занимался лично, попутно обучая их нелегкому искусству диверсанта конца двадцатого века. Одна группа была ориентирована на бывшую КВЖД, а другая — на новую ветку Солони-Ганчжур. Волков заклинал ребят не высовываться до тех пор, пока япошки по железке не начнут перевозить действительно что-то стоящее: самолеты, тяжелую артиллерию, танки.
— В конце-концов, вам придется уходить. Но рассчитайте так, чтобы ваше выступление пришлось на пик перевозок! Этим вы поможете нашим войскам больше, нежели воевали вместе с ними. Как наши «батуры» и «багатуры», не подкачают? Кальсоны не замарают в самый ответственный момент?
— В случае чего, — уже немолодой старлей погладил кобуру пистолета, — придется им стать героями. Во имя народной Монголии.
— С этим тоже не спешите. Вояки они так себе, а вот проводники — действительно, ценные.
Благословив диверсантов на ратный подвиг, Андрей Константинович вновь и вновь возвращался к картам местности. Для лучшего знакомства с обстановкой он еще совершил в паре с Громовым несколько разведвылетов на скоростном бомбардировщике СБ, вооруженном фотокамерой. Расположение собственных войск они рассмотрели прекрасно, а вот над территорией, занятой японцами, им пришлось испытать разочарование. Истребителей с опознавательными знаками страны восходящего солнца решительно преградили им путь и заставили ложиться на обратный курс. Говоря по правде, Волков с Громовым едва унесли ноги. Огрызаясь всеми четырьмя пулеметами, скоростной бомбардировщик оторвался от преследователей лишь благодаря тому, что являлся новой модификацией СБ, отправленной конструкторским бюро Туполева на обкатку в боевых условиях.
Тогда Михаил Громов предложил, как он выразился, «слетать ва-банк». Летчику, рожденному в интеллигентной семье, пристало говорить правильно… он и разговаривал всегда по канонам изящной словесности, лишь иногда вкрапляя в свою речь трехэтажные выражения.
— Только не говорите мне, что хотите прогуляться над японскими позициями вот на этой штуковине!
Волков красноречиво пнул шасси трофейного и уже подлатанного техниками Ki-27.
— Вы знали! — красноречиво вздохнул Громов.
Нечего было и думать — отказываться от такой возможности. У Волкова, разумеется, были приблизительные планы расположения японских войск на конец мая, но он им не совсем доверял. Расхождения с его реальностью становились все более ощутимыми. Не молчала и Москва. Сталин требовал сводку два раза на день и ненастойчиво предлагал помощь одного из гигантов современной мысли: Буденного, Ворошилова или вообще — Шапошникова. Иосиф Виссарионович проникся идеей насчет того, что в локальных конфликтах армия зарабатывает очки и страсть как боялся повторения прошлогоднего конфуза у озера Хасан.