Красный терминатор. Дорога как судьба
Шрифт:
— Ну знаете! — закричал Митька. — Мне ничего о ваших амурных гешефтах неизвестно. У меня с Мариной чистая любовь. Я ради вас, водочных торгашей, с места не сдвинусь.
— У кого любовь чистая, у кого — крепкая, — вздохнул Назаров. — Цезарь Петрович, раз наш парнишка заартачился, придется смотреть вам. Или убедиться боитесь?
— Хорошо, сейчас посмотрю, — зло и отрывисто сказал учитель. — Посмотрю на ваш медальон. Но если его там нет… Тогда вы… вы останетесь в моих глазах непревзойденным скотом.
С этими словами он направился к Назарову.
Очень хотелось малопьющему
На поворотах чадили допотопные лучины.
Как раз из-за одного такого поворота вывернул господин, чьи плечи были заметно шире лестничного размаха. Поэтому господин поднимался боком. Поднимался до тех пор, пока не остановился и остолбенело не уставился на Дмитрия.
Дмитрий же спускался по лестнице как ни в чем не бывало, нисколечко не смущаясь своего голого торса и отсутствия права разгуливать по этому дому.
Господин наморщил лоб и зашевелил губами — не иначе, взялся думать. Учитель гимнастики шел прежним маршрутом, шел прямо на него и с прежней скоростью.
Наконец господин закончил мыслить, придя к какому-то решению. И с этого момента начался поединок.
— Пропала Россия, — буднично и как-то обыденно сказал Иван Григорьевич. — Не уберегли мы ее, матушку. Но такая беда для нас не впервой. Почитай, триста веков да пять лет выпало, как сидели в кремлевских палатах ляхи и воры. Что с ними сталось? Тухлой лошадятиной подавились. Камни с голоду лизали. Кто очистил святые стены от вражьего сора? Кто дал земле русской нового царя?
Мяснов приостановился, набрал побольше воздуха в грудь и провел перед собой вытянутой правой рукой, будто желая ткнуть пальцем в каждого из сидевших за столом.
— Вы! Мы! Мы, русские купцы. Наш брат Козьма Минин отложил безмен, скинул мясницкий передник и повел Россию за собой. Потом за ним и князья пошли, кто от ляхов почета не получил, голытьба, уразумевшая — скоро во всей Расее грабить нечего будет. На деньги тогда купцы не поскупились, товар свой на площадь снесли. И победили. Такое царство воздвигли — триста лет простояло.
Купцы слушали внимательно, но с легким недоумением. Историю 1612 года они помнили с гимназических лет. Те, кто уже захмелел как следует, ждали — когда же будет сказан сам тост. Те, кто был потрезвее, забеспокоились. Они понимали — для тоста сказано многовато. Да и тон не тот. Но к чему же тогда клонит хозяин?
— Братья моя, — чуть тише сказал Мяснов, и тут же стало ясно, как тихо за столом, как все ловят каждое слово хозяина. Даже храп Горького, казалось, поутих. — Настал час нам о России позаботиться и свои имена во веки вечные прославить. Знаю, думали вы, что хочу я с прежним торговым житьем распрощаться. На поминки я вас созвал. Нет, не на поминки. На крестины. Ради святого дела сойтись нам в церкви бы надо. Но в Божьем доме сейчас не собраться. И на площади нельзя. Значит, пришлось за столом. Ничего. Водка не помеха о Родине думать.
Один из купцов, видимо, окончательно протрезвевший, взглянул на Мяснова почти собачьими, умоляющими глазами.
— Знаю, Сергей Никодимыч, что ты мне молвить хочешь, — громко сказал Мяснов. — Мол, негоже о таком говорить
Иван Григорьевич сделал знак слуге, стоящему рядом, тот с поклоном подал ему поднос, на котором лежало что-то, закрытое скатертью. Лицо одно из купцов исказила гримаса ужаса: он решил, что там голова Дзержинского или Коллонтай.
Мяснов сдернул скатерть. Ни один из гостей не смог удержаться от глубокого вздоха и приглушенного возгласа: «Батюшки святы…»
Сосницкий и его недруг, при столкновении вцепившись друг в друга и превратившись в огромный пыхтящий клубок, покатились вниз, пока не застряли, сдавленные сырыми, шершавыми стенами. Где-то ниже звякнул о каменную ступень выбитый Сосницким пистолет.
Антагонист Дмитрия лепной мускулатурой напоминал циркового борца, какими их малюют на афишах. Как незамедлительно выяснилось, Сосницкому действительно в первый раз за сегодняшний полный разнообразных и удивительных встреч день попался цирковой борец.
Им было неудобно, тесно. Они терлись спинами о стены, сдирая кожу. Однако неустроенность не помешала циркачу захватить руку и начать грамотно проводить болевой прием. В его натужном пыхтении уже улавливались интонации скорого торжества. Честно сказать, не без оснований — вот-вот и затрещат Дмитриевы сухожилия.
(Как говорилось в древнекитайском трактате «Кара-фу — учение о чужой смерти»: «Нет другой истины кроме одной: одолеть врага есть предназначение считающего себя воином. И нет для воина на этом пути недозволенного».)
И Сосницкий впился здоровыми, крепкими зубами в плоть антагониста. Он сомкнул челюсти в области сонной артерии недруга своего. Как ни противна человеку роль бульдога, но порой приходится играть и ее, чтобы выжить, чтобы победить.
(Как говорил об этом древнекитайский трактат: «А если надо — стань крысой, стеблем гаоляна, трупом старого шакала. Но ты должен одолеть их всех».)
Сосницкий рвал шею врага зубами, мотая головой из стороны в сторону, как делает волк, распоровший горло оленю. Но и его самого терзаемый противник бил руками куда придется. Швырнул спиной на стену, на ступени. Голова Сосницкого ударилась о камень лестницы, и глаза перестали видеть. В ушах нарастал заунывный зловещий звон. Агонизирующий противник бросил себя и вместе с собой впившегося врага на лестничные ступени внизу.
Дмитрий опять ударился головой и потерял сознание. Но, видимо, тело его уже не нуждалось в сознании. (Как говорилось в том же трактате: «Когда не остается ничего другого — доверься телу своему».) Тело продолжало доделывать начатое — перегрызать горло врагу…
Когда к Дмитрию Сосницкому вернулось сознание, все было кончено. Его враг с растерзанным горлом и остекленевшим взглядом лежал рядом. Сосницкий пошевелился. Надо было идти. Дмитрий поднялся, его качнуло, он оперся о стену, но ноги не держали тело. Он опустился на ступени. Организм заполнила нестерпимая дурнота, и Сосницкий вновь впал в забытье. Из которого ему суждено было выйти не своей волей, а лишь тогда, когда холодный пистолетный ствол больно надавил ему на кадык…