Красный вагон
Шрифт:
Разговора Глеб до конца не дослушал. Георгий Лукич заметил его и сразу же прогнал.
— Иди, иди! — прикрикнул он. — Нечего тут...
Глеб уже кое-что знал про эту тетрадку. Куда ни пойдешь, только и слышно — «тетрадка, тетрадка, тетрадка»...
В тетрадке, которую нашел Глеб, геолог писал про строительство железной дороги.
Дорогу эту хотели прокладывать вокруг Трех Монахов, а геолог предлагал идти напрямик через горы.
Глеб и Варя уже давно все обсудили и решили, что геолог прав.
Если дорогу вести вокруг
Правда, Глеб не совсем представлял, как будут прокладывать дорогу в горах, но все равно он верил отважному геологу. Раз он написал, значит, он знает. Не будет же он писать просто так...
Что порешили делать Лука и Георгий Лукич, Глеб узнал в этот же вечер.
Лука пришел домой, увидел, что Глеб спит, и начал рассказывать все Сереже Ежикову.
Но Глеб в это время еще не спал. Он просто лежал с закрытыми глазами и думал про всякую всячину.
Разве Глеб виноват, что Лука подумал, будто он спит?
Глеб услышал, что в воскресенье замышляется поход в горы. Время сбора — пять ноль-ноль, форма одежды — повседневная, запас продуктов — на одни сутки.
Приближалось воскресенье, но Лука ни слова не говорил Глебу о походе.
Все было ясно: поход устраивался тайно.
«Ну, дудки! — сказал сам себе Глеб. — Хотите или не хотите, а я все равно пойду».
Да, так он и сделает. Встанет, оденется и пойдет вместе со всеми.
Пускай попробуют не пустить! Пускай только попробуют!
Глеб боялся лишь одного — как бы ему не проспать.
Вечером Глеб мог преспокойно сидеть до десяти и даже до двенадцати; утром же Глеб никак не мог проснуться. Утром Глебу снились самые приятные и самые важные сны.
В какие только края не увозил его старый красный вагон!
То прикатит в Никополь, то остановится на Красной площади около высокой кремлевской башни с большими круглыми часами.
Но чаще всего Глеб приезжал к синему-пресинему морю. Глеб очень любил море. На море и штормы, и шквалы, и мертвая зыбь. И вообще все это не то, что тайга. Там можно какой хочешь подвиг совершить.
Один раз Глеб чуть-чуть не попал на боевой корабль.
Случилось это так.
Глеб пришел в порт и увидел на рейде большой, готовый в дальние походы крейсер. Из труб корабля валил черный густой дым, и сигнальщик отдавал флажками какие-то последние распоряжения.
Глеб присмотрелся и понял, что это ему так настойчиво и требовательно отдавали приказ с боевого корабля. Флажки взлетали вверх, задерживались на какое-то мгновение и так же стремительно расходились по сторонам.
Вверх — вниз, вверх — вниз...
«Бабкин Глеб, приказываем тебе явиться на боевой корабль и занять свое боевое место!»
Но Глеб так и не успел выполнить приказ. Сон оборвался...
В
Глеб полежал несколько минут и неожиданно для себя уснул Когда он снова открыл глаза, Луки и Сережи в вагоне не было.
Ходики на стене показывали половину шестого.
Глеб вскочил с кровати как ошпаренный. Он натянул рубашку, штаны и бросился вдогонку.
В тайге стоял густой, липкий туман. Глухо шлепали по листьям разросшейся вокруг черемухи крупные холодные капли.
Глеб припустил изо всех сил и вскоре увидел за деревьями темные, размытые туманом силуэты. Он сразу же узнал и плечистого коренастого Луку, и Сережу Ежикова, и Зину-Зинулю.
Рядом с Лукой шел маленькими быстрыми шажками Георгий Лукич. Варин отец всю жизнь строил железные дороги. Он много ходил по шпалам, и шаг у него поэтому стал коротенький, по-женски торопливый.
Лука ни капельки не удивился появлению брата.
Переглянулся с Зиной-Зинулей и сказал:
— Ну вот, пожалуйста, собрался в поход в одной гимнастерке. Ватник где?
Глеб решил на всякий случай промолчать. Станешь возражать, наверняка домой отправит. У Луки разговор короткий: «Кругом аррш!» — и все.
Ватник надо было и в самом деле захватить.
По тайге тянул знобкий сырой шелоник [1] . Видно, где-то там, в горах, уже лег первый снег.
1
Шелоник — ветер.
Лука снял свой старый, заштопанный на локтях ватник и отдал Глебу.
Ватник был теплый, будто только сейчас с печки. Глеб согрелся и перестал щелкать зубами.
За рекой, которая текла где-то справа, подымалось солнце. Туман развеялся, и в тайге сразу стало светло и чисто, как в избе перед праздником.
Роса посеребрила развешанные на кустах сети лесных пауков и тонкие, бегущие от одного дерева к другому паутинки.
Лохматый, заспанный паук-музыкант выполз из своего убежища, поглядел вокруг и начал настраивать лапой серебряную струну.
Глеб наклонился, чтобы не оборвать головой струну, и пошел дальше.
Вскоре показались Три Монаха.
Камыши, ржавые мертвые болота, а за ними — темная, уходящая в вышину громада скал.
В глубь камышей тянулась узкая, протоптанная дикими козами тропа.
Лука выломал из куста боярышника длинную палку и, пробуя впереди себя вязкое неровное дно, пошел вперед.
Однообразно и уныло чавкала и вздыхала под ногами грязь: чав-чувы, чав-чувы...
Козий след то терялся среди зарослей, то вновь появлялся на круглых, как футбольные мячи, кочках и черных, растрескавшихся плешинах.