Красный вагон
Шрифт:
Глеб запустил руку под эти рубашки и вытащил шкатулку, которую Лука сделал из гладкого, отполированного до черного сияния эбонита.
Замка у шкатулки не было. Глеб отвернул ногтем медный крючочек и открыл крышку. Фотография лежала сверху, в маленьком бумажном пакетике.
Глеб открыл пакетик и увидел совсем молодого, с комсомольским значком на гимнастерке паренька.
У Демина было круглое, по-солдатски простое и мужественное лицо, темные, сомкнувшиеся на переносице брови. Коротко подстриженные волосы и гимнастерка с отложным
Иван Демин смотрел на Глеба строгим, изучающим и в то же время добрым взглядом.
В этом взгляде не было ни упрека, ни обиды. Геолог смотрел на него и, казалось, говорил:
«Ну что ж, Глеб, здравствуй, я рад, что познакомился с тобой!»
Глава шестнадцатая
Как-то все очень быстро переменилось в тайге.
Еще недавно около красных вагонов стучали топоры лесорубов, а теперь в глубь освещенной солнцем просеки тянулось высокое земляное полотно.
Вдоль полотна стояли, будто часовые, полосатые километровые столбы, а вверху задумчиво и тихо гудели телеграфные провода.
Окутанный паром путеукладчик клал на полотно тяжелые, прикрепленные к шпалам рельсы.
Подхватит краном целое звено, опустит на землю и едет по этим рельсам дальше.
На взгорке виднелись из-за сосен станция, водонапорная башня с жестяным флажком на крыше и рядом с ней черная, похожая на букву «Г» колонка для заправки паровозов.
Глеб тоже строил эту станцию. Сначала он прибивал к стенкам дранку, чтобы лучше держалась штукатурка, а потом красил голубой масляной краской окна и двери.
Лучше этой работы не придумать.
Окунешь кисть в банку, подождешь, пока стечет вниз тонкая густая струйка, и тут же нанесешь на деревянную планку быстрый, точный и нежный мазок.
И вмиг все преобразится. Погаснут смуглые, будто угольки, налитые смолой и солнцем сучки, исчезнут узоры и тоненькие трещины. Планка станет голубой и чистой, как легкое весеннее небо над бором.
Старая школьная гимнастерка Глеба промаслилась и стала жесткой и блестящей, как зеркало. Тронешь ее рукой, отколупнешь ногтем тонкую голубую пластинку и вдруг вспомнишь все: как вылавливал бревна из реки, как прибивал дранку, как мыл вместе с Варей высокие, заляпанные известью окна...
Жаль, что теперь нечего уже прибивать и красить. На станции все было давным-давно готово: и зал для пассажиров, и касса, и буфет, где будут продавать твердую копченую колбасу, пироги с груздями и сладкое ситро.
Станцию хотели было уже открывать, то есть сдать ее приемочной комиссии, но так до сих пор и не открыли. Задерживала все дело какая-то телеграмма и картина, которую тайком от всех рисовали на станции.
Глебу никак не удавалось проникнуть на станцию и посмотреть эту таинственную картину. Окно в комнате, где рисовали картину, было закрыто газетой, а в двери всегда
Один раз Глебу показалось, будто на картине было нарисовано море и чайки, а второй раз он подумал, что это и не море, а портрет какого-то человека.
И что это у Георгия Лукича и Луки за мода пошла — все секреты и секреты. Как будто бы он съест их картину!
Долго Глеб ждал, долго терпел, но все-таки дождался своего...
Как-то вечером Лука пришел от Георгия Лукича и сказал Глебу:
— Ну, Глеб, завтра не задерживайся в школе. Завтра будем открывать станцию.
Глеб даже подпрыгнул от радости в кровати.
Но Лука ничего больше Глебу не рассказал — ни про картину, ни про телеграмму.
— Ложись спать, — приказал он. — Много будешь знать, скоро состаришься.
Глеб принципиально не лег. Он сидел в кровати и смотрел на Луку убийственным, испепеляющим взглядом.
Но Луку взглядом не прошибешь. Если что-нибудь сказал — значит, точка. Хоть ты его убей, переиначивать не станет.
Лука выключил свет, и сидеть просто так и таращить глаза в темноту было вообще бессмысленно.
Глеб накрылся одеялом, поворочался немного и уснул.
Утром у Глеба замерзла спина.
Он свернулся кренделем, подоткнул со всех сторон одеяло и стал дышать открытым ртом — хы, хы, хы.
Но даже и это не помогло. Холод проникал в каждую щелочку. Щипал, покалывал, кусался тоненькими злыми зубами.
Глеб помучался еще немного и решил накрыться поверх одеяла телогрейкой Луки. Он вскочил с кровати, но тут взглянул мимоходом в окно и ахнул: в тайге была зима. Белая, пушистая, настоящая сибирская зима.
— Ты чего так рано? — спросил Лука.
Глеб вспомнил вчерашнюю обиду, хотел промолчать, но не выдержал — так хорошо и радостно было у него сейчас на душе.
— Там зима, Лучок, ты посмотри...
Лука встал с кровати, обнял Глеба за плечо и тоже начал смотреть в окно. Разве уснешь, если там зима...
Глеб даже не стал завтракать и ждать, пока на плитке вскипит огромный жестяной чайник. Положил в сумку ломоть хлеба, кусок корейки с коричневой зажаренной шкуркой и выбежал из вагона.
В школу Глеб пошел один, без Вари. Вчера вечером у Вари была репетиция в балетном кружке, и Варя осталась ночевать в деревне у какой-то подружки.
Дорога в село бежала вдоль берега. Еще совсем недавно ездил тут на Драндулете Димка Кучеров. Теперь, когда через реку построили мост, Драндулета отдали куда-то в леспромхоз, а Димку снова определили в бригаду лесорубов.
Там с Димки каждый день стружку снимали. Димка стал работать лучше и про мышцу больше не заикался. Но, видно, долго еще надо было обтачивать и шлифовать Лорда. Иной раз ну совсем парень как парень, а иной раз просто беда... Взбредет ему что-то в голову, и снова начнет пули отливать...