Красный вал
Шрифт:
Антуан Делаборд не забыл 1870 года, когда ему пришлось шагать в толпе несчастных, по грязи, под снегом и дождем, он знал, какой ужас чувствовать себя побежденным, чувствовать над своей нацией тяжелую руку другой. Патриотизм сросся со всем его существом. Он еще мог понять, что человек может бежать от врага из трусости, но понять то, что человек может уклоняться от врага из убеждений, он был не в силах.
— И вы говорите совершенно искренно? — прорычал он, и жилы его на лбу налились.
— Совершенно, — ответил Ружмон.
Делаборду показалось, что он способен
— Это отвратительно, — сказал он.
И он решил, что самое меньшее, что он сделает, это не даст этому переплетчику-революционеру никакой работы. Но и это тоже была фикция. На самом деле он ощущал что-то в роде любопытства и желание не показаться малодушным буржуем. Он снова принял свой шутливый тон:
— Мы уклонились от дела, и в этом я виноват. Ясно, что вы пришли не затем, чтобы предложить мне участвовать в антимилитаристском деле.
— Я пришел, чтобы предложить вам свой труд, если у вас есть еще работа.
— Для талантливого человека работа всегда найдется. Я видел переплеты вашей работы, они прелестны. Мы с вами сойдемся. У меня, конечно, есть свои фантазии и маленькие мании, я в этом отношении автократ, но, впрочем, я автократ, способный увлечься и фантазией других.
— Я готов работать по заказу. Я ничего не имею против того, чтобы работать по указанию. С моей точки зрения в совершенстве выполненный переплет, по какому-бы-то ни было образцу, может быть прекрасен, как таковой. Если вы требуете чего-нибудь несообразного с матерьялом, тем хуже для вас. Но вы этого не делаете и не можете делать, потому что вы слишком хорошо знаете и грамматику и синтаксис переплетного дела.
Эти слова понравились издателю; антимилитаризм как-то отступил на второй план; не мог же в самом деле не быть патриотом человек, который так прекрасно понимает и переплетное дело, да и синдикалистом быть он не может.
— Ну, так вот, — сказал он, доставая два томика в шагреневых, переходящих за борта, мягких переплетах. — Вот видите, это новый образец, эти как бы заворачивающие книгу борта сделаны специально для дороги, для длительных путешествий, это, например, молитвенники для миссионеров, такой переплет предохранит книгу от всяких дорожных случайностей. Но меня, собственно, интересует тут не утилитарная сторона, это само по себе можно сделать художественно-красиво. Из какой бы мягкой кожи ни был сделан переплет, в нем все-таки будет что-то жесткое, а эти загибающиеся борта придают ему известную мягкость, я бы сказал даже женственность, вы понимаете: одна ткань падает на другую, как красивая шаль на бархатное платье, тут может, быть, такая гамма цветов и матерьяла…
Он увлекался, входил в азарт, душа его в эту минуту была полна красок и звуков.
Строгий революционер в Ружмоне был несколько шокирован этим монологом. Однако, в этом потоке слов он уловил нечто интересное. Сам того не сознавая,
— Да, над этим стоит поработать, — согласился он.
— Не правда ли, — обрадовался Делаборд, — это будет маленькой революцией в нашем деле… Моя мечта — книга-женщина, книга-цветок. Так идет?
— Да, это мне нравится.
— Что бы вы сказали, если бы по этому образку выпустить целую серию? Для переплетов можно будет взять цвета: зеленый морской волны, красный, сапфировый, синий, корешки розовые, голубые цвета льна, изумрудно-зеленые с мозаичным тиснением.
— Это интересно.
— Итак, мы сговорились. Я пришлю вам образчики кож и шелков, вы выберете сами. Что касается рисунков тиснения, надо будет сговориться с Велларом. Он это поразительно умеет.
После короткой паузы Ружмон сказал:
— У вас, кажется, имеется переплетная мастерская? Я ничего не имею против того, чтобы приходить туда иногда, но вообще я работаю на дому и, кроме того, я должен предупредить, что бывают периоды, когда на меня рассчитывать нельзя.
— Ничего не имею против. Нам важно только знать, что вы можете нам дать в две недели?
— Мне кажется, что самое важное, чтобы я хорошо исполнял работу — сказал вождь, улыбаясь, — вы еще не знаете, может быть, мой первый же переплет у вас окажется никуда негодным, хотя по существу я знаю свое дело хорошо.
— Отлично сделаете, — воскликнул Делаборд, ненавидящий все пессимистическое, — человек, который переплетал Рабле, Монтефиере, переплета не испортит. А теперь не хотите ли взглянуть на мои мастерские, потому что вы знаете, что я в себе совмещаю и издателя, и типографщика, и переплетчика. Да, я создал нечто, чем могу гордиться.
— Не вы одни, все это создали, — возразил Ружмон больше по привычке во всех вопросах становиться на революционную точку зрения.
— Как это не один? — закричал Делаборд и даже запрыгал от негодования, — кто же это по вашему мне помогал?
— Хотя бы машинисты, наборщики, переплетчики, граверы, иллюстраторы.
— Ах, вы про этих, — с презрением усмехнулся Делаборд. — При чем они тут; да ведь каждый из них знает только один свой винтик в общей машине… и какой машины, другой такой нет во всей Франции. Нет, это просто смешно. Да знаете ли, что я плачу рабочим высшую ставку. Художники-переплетчики составляют себе здесь у меня имя. Граверы и иллюстраторы, работая у меня, работают и на себя, потому что, кроме высокого гонорара, через посредство моих изданий они имеют громадную рекламу. О нет, это дело моих рук, моего ума и воли моей. Отрицать это-то же, что отрицать, что мое тело — это мое тело, на том основании, что ему, чтобы существовать, необходимы продукты питания, одежда, воздух, кров. К тому же вам известно, гражданин, что я трижды раззорялся. Да, я потерял четыреста тысяч франков, эксплоатируя народ, как это вы изволите называть на вашем наречии. И сейчас еще я не знаю, на пути ли я к тому, чтобы составить себе состояние, или, напротив, поплачусь своей грязной шкурой буржуя. Идем смотреть "мои" мастерские.